Илья Эренбург в книге «Люди, годы, жизнь» вспоминал: «Обычно война приносит с собой ножницы цензора; а у нас в первые полтора года войны писатели чувствовали себя куда свободнее, чем прежде». И в другом месте — об обстановке в редакции «Красной звезды», о ее главном редакторе генерале Ортенберге: «...и на редакторском посту он показал себя смелым... Пожаловаться на Ортенберга я не могу; порой он на меня сердился и все же статью печатал». И эта обретенная в суровое время свобода принесла свои плоды. В годы войны — а условия жизни тогда мало располагали к сосредоточенной творческой работе — была создана целая библиотека книг, которые не потускнели за прошедшие полвека, не перечеркнуты временем — самым строгим судьей в делах литературы. Высокого уровня правды достигла литература — такого, что в наступившее мирное время, в первые послевоенные или последние сталинские годы, в пору нового идеологического помрачения она вольно или невольно на него оглядывалась, равнялась, им проверяла себя. Конечно, писатели не всё тогда знали, не всё понимали в обрушившемся на страну хаосе горя и доблести, мужества и бедствий, жестоких приказов и безграничной самоотверженности, малой частицей которого они были сами, но их взаимоотношения с правдой, как они ее видели и понимали, не были, как в предыдущие и последующие годы, столь осложнены внешними обстоятельствами, партийно-государственными указаниями и запретами. Все это — беспрекословные рекомендации и показательно устрашающие проработки — начало снова возникать, как только проступили зримые контуры победы, с конца сорок третьего года. Снова начались гонения в литературе. Разгромная критика очерков и рассказов А. Платонова, стихов Н. Асеева и И. Сельвинского, «Перед восходом солнца» М. Зощенко, «Украины в огне» А. Довженко (удар наносился и по рукописям) не была случайной, как могло казаться и многим казалось тогда, то был первый звонок, первое предупреждение: политические и идеологические кормчие страны оправились от шока, вызванного тяжелыми поражениями, почувствовали себя снова на коне и принимаются за старое, восстанавливают прежний жесткий курс. В декабре 1943 г. Секретариат ЦК ВКП(б) принял два закрытых постановления: «О контроле над литературно-художественными журналами» и «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов». Редакторам предписывалось полностью исключить возможность появления в журналах так называемых «антихудожественных и политически вредных произведений», примером которых служили повесть М. Зощенко «Перед восходом солнца» и стихотворение И. Сельвинского «Кого баюкала Россия». Это было первым подступом к печально известным постановлениям ЦК о литературе и искусстве 1946г., на долгие годы подморозившим духовную жизнь страны. И все-таки дух свободы, рожденный в испытаниях войны, питавший литературу и питаемый ею, уже невозможно было истребить до конца, он был жив и так или иначе пробивался в творениях литературы и искусства. В эпилоге романа «Доктор Живаго» Пастернак писал: «Хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание». Эта характеристика общественного сознания помогает верно понять подлинное историческое содержание литературы периода Великой Отечественной войны. |
Главная 
