Отношение фанатически настроенного героя к жизни за­ведомо деспотично: он предрасположен особо остро реаги­ровать лишь на те впечатления, которые подтверждают его правоту. Болезненно-раздраженный ум, отточенный на оселке идеи, как бритва, не в состоянии улавливать все бо­гатство жизненных связей, всю полноту мира Божьего, в котором рядом с человеческими страданиями существуют взлеты человеческой доброты, взаимного тепла, сострада­тельного участия. Ничего этого ослепленный идеей герой в окружающем мире не видит. Он воспринимает мир «вспышками», «озарениями». Он выхватывает из окружа­ющего лишь те впечатления, которые укрепляют непод­вижную идею, прочно засевшую в его сердце. Отсюда мно­гозначительные «мелькнуло на миг», «охватило его», «как громом в него ударило». В характере размышлений и вос­приятия жизни у Раскольникова есть большой изъян — предвзятость. Обратим внимание, что и письмо матери он читает «с идеею» — «ухмыляясь и злобно торжествуя зара­нее (!) успех своего решения».

Однако логическая «арифметика», «казуистика» героя постоянно сталкиваются с душевной «алгеброй», заставля­ющей совершать «нелепые» поступки: искренне сострадать несчастьям Мармеладовых, оставляя у них на подоконни­ке деньги, жалеть опозоренную девочку на бульваре, нена­видеть свидригайловых и лужиных, называть подлость подлостью вопреки логической выкладке — «Подлец чело­век, и подлец тот, кто его за это подлецом называет».

Налицо конфликт между сознанием Раскольникова и его поведением, неожиданным для самого героя, не подда­ющимся контролю его разума. Ненависть героя к «пустя­кам», постоянная досада на то, что он не властен рассчи­тать себя, — прямое следствие его «идейного» рабства. Мотивировки поведения героя постоянно раздваиваются, ибо Раскольников, попавший в плен к бесчеловечной идее, лишается цельности. В нем живут и действуют два челове­ка одновременно: одно «я» контролируется сознанием, а другое «я» в то-же самое время совершает безотчетные ду­шевные движения и поступки. Не случайно друг Расколь-никова Разумихин говорит, что у Родиона «два противопо­ложных характера поочередно сменяются».

Вот герой идет к старухе процентщице с ясно осознан­ной целью — совершить «пробу». По сравнению с решени­ем, которое Раскольников принял, ничтожны и последняя дорогая вещь, за бесценок покупаемая старухой, и пред­стоящий денежный разговор. Нужно другое: хорошо за­помнить расположение комнат. Но Раскольников не выдер­живает. Старушонка процентщица втягивает его в сети своих денежных комбинаций, спутывает логику «пробы». На наших глазах Раскольников, забыв о цели визита, всту­пает в спор и только потом одергивает себя, «вспомнив (!), что он еще и за другим пришел».

В душе героя все время сохраняется не поддающийся его мысли остаток, потому и поступки, и монологи его по­стоянно раздваиваются. «О Боже! Как все это отвратитель­но!» — восклицает герой, выходя от старухи после соверше­ния «пробы». Но буквально через несколько минут в рас­пивочной он будет убеждать себя в обратном: «Все это вздор... и нечем тут было смущаться!» Парадоксальная двойственность в поведении героя, когда жалость и состра­дание сталкиваются с отчаянным равнодушием, обнаружи­вает себя и в сцене на бульваре. Жалость к девочке-подростку, желание спасти невинную жертву, а рядом — презрительное: «А пусть! Это, говорят, так и следует. Та­кой процент, говорят, должен уходить каждый год... куда-то... к черту...»

За городом незадолго до страшного сна-воспоминания Раскольников вновь бессознательно включается в жизнь, типичную для бедного студента. «Раз он остановился и пе­ресчитал деньги: оказалось около тридцати копеек. «Двад­цать городовому, три Настасье за письмо, — значит, Мар-меладовым дал вчера копеек сорок семь али пятьдесят», — подумал он, для чего-то рассчитывая, но скоро забыл даже, для чего и деньги вытащил из кармана». Вновь от­крывается парадокс как следствие «расколотой» души ге­роя: решимость «на такое дело» должна исключать подоб­ные пустяки. Но убежать от «пустяков» не удается, как не удается убежать от самого себя, от сложностей своей собственной души. Нелогичные эти «пустяки» обнажают существо живой, не порабощенной теорией натуры героя. Обыкновенная жизнь, неистребимая в Раскольникове, тя­нет в прохладу островов, дразнит цветами и сочной зе­ленью трав. «Особенно (!) занимали его цветы: он на них всего дольше смотрел».

Здесь, на островах, видит герой сон об избиении лоша-

ди сильными, большими мужиками в красных рубахах. Здесь же, очнувшись от этого сна, он на миг освободится от «трихина». Вдруг придет к нему мирное и легкое чув­ство той полнокровной тишины, которое он потом будет жадно ловить в тихих глазах Сонечки Мармеладовой. Рас­кол ьникову откроется природа с ее вечным спокойствием, гармонической полнотой. «Проходя через мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красно­го солнца... Точно нарыв на сердце его, нарывавший весь месяц, вдруг прорвался. Свобода! Свобода! Он свободен те­перь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!» Однако это торжество преждевременно. Раскольников заблуждается, полагая, что освободился от власти теории над своей душой. «Идеологические трихины», «духи, наде­ленные умом и волей», раз вселившись в человека, так лег­ко его не покидают. Герой, пришедший к разумному по­ниманию бесчеловечности своей идеи, остается тем не менее у нее в плену. Вытесненная из сознания, она сохра­няет власть над его подсознанием. Заметим, что герой идет на преступление, потеряв всякий контроль над собой, как «орудие, действующее в руках чужой воли». Он похож на человека, которому в гипнотическом сне внушено его пре­ступление, и он совершает его как автомат, повинующий­ся давлению внешней силы: «Как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестествен­ной силой, без возражений. Точно он попал клочком одеж­ды в колесо машины, и его начало в нее втягивать».

Данная статья была на тему "Идея и натура Раскольникова"