«В «Онегине», — писал Белинский, — мы видим поэти­чески воспроизведенную картину русского общества, взятого в одном из интереснейших моментов его развития. С этой точки зрения «Евгений Онегин» есть поэма историческая в полном смысле слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица». «Онегина» можно назвать энциклопе­дией русской жизни и в высшей степени народным произве­дением. Пусть идет время и приводит с собою новые потреб­ности, новые идеи, пусть растет общество и обгоняет «Онегина»: как бы далеко оно ни ушло, но всегда будет оно любить эту поэму, всегда будет останавливать на ней испол­ненный любви и благодарности взор».

Для Белинского историзм «Онегина» исчерпывается объ­ективно точным, реалистическим изображением общества 1820-х годов, а энциклопедизм связывается с полнотой охвата всех слоев этого общества. Поэтому Белинский счита­ет, что в ходе исторического развития «Онегин» будет прев­зойден и утратит свое актуальное звучание, сохранив при этом интерес исторический. Однако жизнь показала, что ро­ман Пушкина оставался и остается недосягаемым образцом и что литература русская развивается в тех границах, кото­рые в нем уже определены и обозначены.

В чем же тайна неувядающей современности «Онегина»? В особенности пушкинского историзма. Дело в том, что кар­тина жизни русского общества 1820-х годов раскрывается в романе не только в своей хронологической завершенности и определенности, но и в глубинных связях с общим ходом русской истории, а также с вечными основами национально­го бытия — с природой России, с ее святынями, с ее нрав­ственными ценностями. Перед нами точно схваченный исто­рический момент в жизни России, но момент, связанный с неизменными   и   вечными   субстанциями   национального бытия.

То же самое и с пушкинским энциклопедизмом. Конечно, это прежде всего широта охвата жизни в романе. Здесь и картины светского Петербурга, оттененные жизнью Петер­бурга трудового; здесь и патриархально-дворянская Москва, и поместная деревня с ее нравами и обычаями; здесь и об­щественная, публичная жизнь (балы, театры), и частный, се­мейный быт, и великосветский раут, и народные святочные гадания; здесь и кутящая в модном столичном ресторане золотая молодежь, и крестьянин, едущий в поле по перво­путку... Перед нами живая панорама всей святой Руси с ее градами и весями, морями и реками. Несколькими вырази­тельными штрихами схвачена Пушкиным и крестьянская Русь. В емких характеристиках-определениях предстает в романе Пушкина история русской и мировой литературы, те­атра. В романе совершается эстетическое открытие русской природы с энциклопедическим охватом ее жизни от весны к лету, от лета к осени и зиме.

Но Пушкин не просто описал последовательно, одну за другой картины столичной и провинциальной, уездной и деревенской жизни, не только представил нам зарисовки разных сословий русского общества. Заслуга его в том, что он связал всю пестроту и многоцветье жизни, изображенной в романе, в единую картину, выверенную в своих масшта­бах, соразмерную и объективную, где каждая деталь, каж­дый эпизод заняли такое место, какое им отведено в реаль­ной действительности. Ничего выпадающего из целостного образа русской жизни здесь нет. Всему найдена «предвеч­ная» русская мера, всему задан точный объем в системе целого. Вот почему, читая роман, ловишь себя на мысли, что пушкинскому гению была приоткрыта тайна Божьего «за­мысла» о России и ее судьбе, открыта «программа» ее прош­лого, настоящего и будущего.

Отсюда же возникает и ощущение нерукотворности соз­данной Пушкиным картины русской жизни, так вольно и широко раскрывшейся в просторных рамках его «свободно­го» романа. Как будто это и не Пушкин, а кто-то стоящий над ним, над всеми героями его романа открыл на мгнове­ние взаимосвязь всего со всем и обнажил организующую эту взаимосвязь систему ценностей.

Этот свободный роман течет одновременно с потоком жиз­ни Пушкина естественно и органично. Не ощущается ника­ких скачков, не видно никаких трудов скрепления, связыва­ния романа, создавшегося ведь не сразу, а неоднократными к нему подступами, растянувшимися на семь лет.

Энциклопедизм пушкинского романа связан еще и с осо­бой поэтической природой художественных образов его. Не случайно Пушкин говорил о «дьявольской» разнице между романом в прозе и романом, написанным в стихах. Разница в том, что поэзия — это искусство синтеза, обобщения; она, в отличие от аналитического начала в прозе, схватывает жизнь в очень кратких, но предельно емких художествен­ных образах-формулах. «Стихи «Онегина», — замечает Н. Н. Скатов, — это национальный опыт социально-бытовой, нравственно-эстетической и интеллектуальной жизни, уже заключенной в формулы, которые и станут в этой жизни постоянными. В таком качестве весь роман есть идеальная формула русской жизни. И естественно, что он дал форму­лу русского героя и русской героини».