Подобно Тютчеву, Фет нарушает традиционную услов­ность метафорического языка. У Пушкина, например, гор­ный Терек «играет и воет, как зверь молодой»: природный

ряд поэт отделяет от душевного, подчеркивая условность сопоставления «как зверь молодой». У Фета лее «цветы глядят с тоской влюбленной», «звезды молятся», «грезит пруд» и «дремлет тополь сонный». Всякие средостения между человеком и природой устранены, и в «Сентябрь­ской розе», например, речь идет о розе и о женщине одно­временно:

За вздохом утренним мороза, Румянец уст приотворя, Как странно улыбнулась роза В день быстролетный сентября!

Воистину у Фета «воздух, свет и думы заодно»: его по­этическое чувство проникает за грани конечных вещей и явлений в запредельную тайну мироздания. Он ощущает дыхание Творца, Душу мира, объединяющую в целостный организм далеко отстоящие друг от друга предметы и явления:

Я пришел к тебе с приветом, Рассказать, что солнце встало, Что оно горячим светом По листам затрепетало; Рассказать, что лес проснулся, Весь проснулся, веткой каждой, Каждой птицей встрепенулся И весенней полон жаждой; Рассказать, что с той же страстью, Как вчера, пришел я сновау Что душа все так же счастью И тебе служить готова...

Листья, ветви, птицы в этих стихах — органы живого, пробудившегося от зимней спячки леса. Но и полный ве­сенней жажды лес, и полная любовной страсти душа — ор­ганы лучезарного солнца, пронизавшего мироздание свои­ми животворными лучами. Весь мир, схваченный Фетом в прекрасных мгновениях, купается в лучах Божьей славы, вся Вселенная живет и дышит божественной энергией Творца.