Что же отличает «новых людей» от «пошлых», типа
Марьи Алексевны? Новое понимание человеческой «выгоды». Для Марьи Алексевны
выгодно то, что удовлетворяет ее узкий, «неразумный», мещанский эгоизм. Новые
люди видят свою «выгоду» в другом: в общественной значимости своего труда, в
наслаждении делать добро другим, приносить пользу окружающим — в «разумном
эгоизме».
Новые люди отрицают официальную мораль жертвы и
долга. Лопухов говорит: «Жертва — это сапоги всмятку». Все поступки, все дела
человека только тогда по-настоящему жизнеспособны, когда они совершаются не по
принуждению, а по внутреннему влечению, когда они согласуются с желаниями и
убеждениями. Все, что в обществе совершается под давлением долга, оказывается
неполноценным и мертворожденным. Такова, например, дворянская реформа
«сверху» — «жертва», принесенная народу.
Мораль новых людей высвобождает творческие возможности
человеческой личности, радостно осознавшей истинные потребности природы
человека, основанные, по Чернышевскому, на «инстинкте общественной
солидарности». В согласии с этим инстинктом Лопухову приятно заниматься
наукой, а Вере Павловне — возиться с людьми, заводить швейные мастерские на
справедливых социалистических началах.
По-новому решают новые люди и роковые для человечества
любовные проблемы. Чернышевский убежден, что основным источником интимных драм
является неравенство между мужчиной и женщиной, зависимость женщины от мужчины.
Эмансипация изменит характер любви. Исчезнет чрезмерная сосредоточенность
женщины на любовных и семейных чувствах. Участие ее наравне с мужчиной в
общественных делах снимет драматизм в любовных отношениях, смягчит, а потом и
уничтожит чувство ревности.
Новые люди безболезненно разрешают наиболее
драматический в человеческих отношениях конфликт. Лопухов, узнав о любви Веры
Павловны к Кирсанову, добровольно уступает дорогу своему другу, сходя со сцены.
Причем со стороны Лопухова это не жертва, а «самая выгодная выгода». Произведя
«расчет выгод», он испытывает радостное чувство удовлетворения от поступка,
который доставляет счастье не только Кирсанову, Вере Павловне, но и ему самому.
Нельзя не отдать должное вере Чернышевского в
безграничные возможности разумной человеческой природы. Подобно Достоевскому,
он убежден, что человек на Земле — существо переходное, что в нем заключены
громадные, еще не раскрывшиеся творческие потенции, которым суждено
реализоваться в будущем. Но Достоевский видит пути раскрытия этих возможностей
в религии, с помощью Бо-жией благодати. Природа человека сама по себе, изнутри,
несовершенна, помрачена первородным грехом. Чернышевский нее доверяет силам
разума, способного, по его мнению, пересоздать человека, поскольку несовершенство
заключено не в человеке, а в уродливых обстоятельствах, извращающих добрую его
природу.
Конечно, со страниц романа веет утопией.
Чернышевскому приходится разъяснять читателю, как «разумный эгоизм» Лопухова
не пострадал от принятого им решения. Писатель явно переоценивает роль разума.
От доводов Лопухова отдает рассудочностью, осуществляемый им самоанализ
вызывает у читателя ощущение некоторой при-думанности. Поведение Лопухова в той
ситуации, в какой он оказался, кажется неправдоподобным. Наконец, нельзя не
заметить, что Чернышевский облегчает решение тем, что у Лопухова и Веры
Павловны нет настоящей семьи, нет ребенка. Много лет спустя в романе «Анна
Каренина» Толстой даст опровержение Чернышевскому, показав трагическую судьбу
главной героини, а в «Войне и мире» оспорит чрезмерную увлеченность
революционеров-демократов идеями женской эмансипации.
Но так или иначе, а в теории «разумного эгоизма»
героев Чернышевского есть бесспорная привлекательность и очевидное
рациональное зерно, особенно важное для русских людей, веками живших под
сильным давлением самодержавной государственности, сдерживавшей инициативу, а
подчас и гасившей творческие импульсы личности. |