В мае 1853 года Чернышевский с молодой женой уезжает в Петербург. Здесь он получает место преподава­теля словесности в кадетском корпусе, начинает печататься в журналах — сначала в «Отечественных записках» А. А. Краевского, а после знакомства с Н. А. Некра­совым — в «Современнике». Еще Белинский говорил, что для практического участия в общественной жизни разночинцу были даны «только два средства: кафедра и журнал ».

По приезде в Петербург Чернышевский работает над диссертацией «Эстетические отношения искусства к действи­тельности», в которой выступает против «рабского прекло­нения перед старыми, давно пережившими себя мнения­ми». Около двух лет он добивается разрешения на ее защиту: университетские круги настораживает и пугает «дух свободного исследования и свободной критики», заключенный в ней.

Чернышевский по-новому решает в диссертации основ­ной вопрос эстетики о прекрасном: «прекрасное есть жизнь», «прекрасно то существо, в котором мы видим жизнь такою, какова должна быть она по нашим поня­тиям». В отличие от Гегеля и его русских последователей, Чернышевский видит источник прекрасного не в искус­стве, а в жизни. Формы прекрасного не привносятся в жизнь искусством, а существуют объективно, независи­мо, в самой действительности.

Провозглашая формулу «прекрасное есть жизнь», Чер­нышевский утверждает, что существующие в жизни фор­мы прекрасного сами по себе нейтральны в эстетическом отношении. Они осознаются как прекрасные лишь в свете определенных человеческих понятий. Но каков же тогда критерий прекрасного? Может быть, верна формула, что о вкусах не спорят, может быть, сколько людей, столько и понятий о красоте? Чернышевский показывает, что вкусы людей далеко не произвольны, что они определены соци­ально.

Истинные, здоровые вкусы представляют те сословия, которые ведут трудовой образ жизни: «...у поселянина в понятии «жизнь» всегда заключается понятие о работе: жить без работы нельзя...» А потому «в описаниях краса­вицы в народных песнях не найдется ни одного признака красоты, который не был бы выражением цветущего здо­ровья и равновесия сил в организме, всегдашнего след­ствия жизни в довольстве при постоянной и нешуточной, но не чрезмерной работе». И наоборот, светская «полувоз­душная» красавица кажется поселянину решительно «невзрачною», даже производит на него неприятное впе­чатление, потому что он привык считать «худобу» след­ствием болезненности или «горькой доли».

Диссертация Чернышевского была первым в России ма­нифестом демократической эстетики. Его работа, с восторгом встреченная разночинной молодежью, вызвала раздра­жение у многих, выдающихся русских писателей. Тургенев, например, назвал ее «мерзостью и наглостью неслыхан­ной». Это было связано с тем, что Чернышевский разру­шал фундамент эстетики, на которой было воспитано по­коление культурных дворян 30—40-х годов. К тому же труд Чернышевского не был свободен от ошибок и упроще­ний. Он утверждал, например, что «произведения искус­ства не могут выдержать сравнения с живой действитель­ностью»: гораздо лучше смотреть на самое море, нежели на его изображение, но «за недостатком лучшего, человек довольствуется худшим, за недостатком вещи — ее сурро­гатом». С таким принижением роли искусства, разумеется, не могли согласиться ни Тургенев, ни Лев Толстой.

Однако эти упрощенные суждения об искусстве, выска­занные в пылу полемического задора, не умаляют ценнос­ти эстетических воззрений Чернышевского. Он раздвигает границы искусства: «Общеинтересное в жизни — вот со­держание искусства». Точно так же он раздвигает и грани­цы эстетического, распространяя его на всю действитель­ность.

Ученая карьера Чернышевского не состоялась. Диссер­тация «была положена под сукно». Да и время наступило боевое: увлекала журнальная работа. Сначала Чернышевс­кий вел в «Современнике» отдел критики, а потом оставил его и обратился к вопросам экономическим и политичес­ким, к обоснованию теории крестьянской социалистичес­кой революции.

В середине 60-х годов он стал одним из руководителей подпольной организации «Земля и воля». Правительство давно следило за его действиями, искало подходящий повод для ареста. В начале июля 1862 года на границе за­держали человека, который вез в Россию корреспонденцию от А. И. Герцена из Лондона. В одном из писем Герцена охранка прочла: «Мы готовы издавать «Современник» здесь с Чернышевским» (издание журнала было тогда при­остановлено правительством). Эти неосторожные слова ста­ли поводом для ареста Чернышевского. 7 июля 1862 года он был взят под следствие и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.