Образ Демона восходит у Лермонтова к типу героя-инди­видуалиста, критическое отношение к которому наметилось уже у Пушкина в поэмах «Кавказский пленник» и «Цыга-ны», а также в лирических стихотворениях «Демон» и «Ангел». Скорее всего, именно пушкинский «Ангел» (1827) навел Лермонтова на замысел поэмы о Демоне, разочаровав­шемся во зле и потянувшемся к добру (первый набросок «Демона» Лермонтов сделал в 1829 году). У Пушкина:

В дверях эдема ангел нежный

Главой поникшею сиял,

А демон мрачный и мятежный

Над адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненья

На духа чистого взирал

И жар невольный умиленья

Впервые смутно познавал.

«Прости, — он рек, — тебя я видел,

И ты недаром мне сиял

Существовала, конечно, мощная европейская традиция, на которую не мог не оглядываться Лермонтов в работе над своей поэмой: «Потерянный рай» Мильтона, «Фауст» Гете с его Мефистофелем, «Каин» Байрона, наконец. Но Демон Лермонтова резко отличается от всех его западноевропей­ских собратьев неведомой им неудовлетворенностью не столько миром, сколько самим собой. Опираясь на библейс­кий мотив о духе зла, свергнутом с неба за свой бунт про­тив верховной Божественной власти, Лермонтов вслед за Пушкиным очеловечил образ Демона, придав ему характер, свойственный многим своим современникам.

Главным мотивом, движущим всеми поступками и пере­живаниями лермонтовского героя, является непомерная гор­дыня, приносящая Демону бесконечные страдания и всякий раз ставящая последний предел его благим порывам. Любовь Демона к Тамаре не свободна от гордого стремления обла­дать ее красотой, овладеть ее святыней. Первый шаг Демо­на к осуществлению своей мечты — искушение жениха Та­мары, по его злой воле погибшего в засаде. Демон губит жениха Тамары «без сожаленья, без участья». Одну минуту своих «непризнанных мучений» или нежданных радостей он ставит выше «тягостных лишений, трудов и бед толпы людс­кой».

Какие «золотые сны» навевает Демон на душу Тамары после устранения любимого ею жениха? Он не без лукавства говорит о полной безучастности праведных душ в раю к жи­вущим на земле людям. Он Тамару хочет искусить своей пес­ней о безмятежных «облаках», тихо плавающих в тумане «без руля и без ветрил»:

Час разлуки, час свиданья — Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем нет желанья И прошедшего не жаль...

Но ведь все это так же далеко от райского состояния пра­ведных душ, как далек от ангела этот «пришлец туманный и немой»:

То был не ада дух ужасный,

Порочный мученик — о нет!

Он был похож на вечер ясный:

Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!..

В поэме есть одно мгновение, когда душа Демона дрогну­ла перед святыней. Когда незримый ангел, охраняя душу Та-

мары, вдохновляет ее на такую песню, «как будто для зем­ли она была на небе сложена»,

Он хочет в страхе удалиться...

Его крыло не шевелится!

И чудо! Из померкших глаз

Слеза тяжелая катится...

Но, поверженный в своей гордости райской песней Тама­ры, Демон уже не находит в себе силы удалиться и являет­ся в келью «с душой, открытой для добра». Ему мнится, что теперь для него начинается «новая жизнь», он впервые испытывает «страх неизвестности немой». Все это новые для Демона чувства, никогда еще не испытанные его гордой ду­шой. Но признать и принять в свое сердце райскую песню Тамары нельзя без принятия и признания Того, Кто сотво­рил ее такой, Кто вдохновил ее на эту песню. Нужно при­нять и Божьего посланца, Херувима, «хранителя грешницы прекрасной», находящегося в ее келье. Казалось бы, теперь Демон должен покаяться перед Ним, задавив свою гордыню. Но этого не происходит:

Злой дух коварно усмехнулся;

Зарделся ревностию взгляд;

И вновь в душе его проснулся

Старинной ненависти яд.

«Она моя! — сказал он грозно, —

Явился ты, защитник, поздно»...

Но ведь владеть святыней как личной собственностью — это значит повторить еще раз тот бунт против Бога, который когда-то и послужил причиной изгнания Демона с райских небес. «Веровать добру» Демон не может: он зовет Тамару не в мир ангелов и праведных душ, а в «надзвездные края», где он является безраздельным властелином пустоты:

Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты...

Так монолог Демона, искушающего Тамару, перерастает в нигилизм, в полное отрицание добра и правды на земле. И когда душа Тамары проходит через воздушные мытарства, искуситель, явившийся на спор с ангелом-хранителем, уже сбросил с себя личину доброты: «Каким смотрел он злобным взглядом, / Как полон был смертельным ядом / Вражды, не знающей конца, — /И веяло могильным хладом / От не­подвижного лица». Гордость, этот смертный грех, всегда по сягавший и посягающий на святыню, — вот причина пора­жения Демона, вот источник его страданий: И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!..

В поэме Лермонтов интуитивно предчувствует будущую трагедию русского безбожия и русского нигилизма. Отголос­ки его поэмы долго будут звучать в нашей литературе:  в творчестве Достоевского в первую очередь, а далее у Турге­нева («Отцы и дети»), Гончарова («Обрыв»), Льва Толстого (наполеоновская тема в «Войне и мире»), Лескова («На но­жах»),  Писемского («Взбаламученное море»).  Вообще дар пророчества был Лермонтову присущ. В 1830 году в связи с революционными событиями во Франции и холерными бун­тами в России он написал стихотворение «Предсказание»

Преодолению романтического индивидуализма, раскры­тию бесплодности демонического отрицания посвящена поэ­ма Лермонтова «Мцыри». Образ Мцыри вызревал в сознании поэта одновременно с образом Демона на протяжении всего творческого пути и служил ему постоянным «противовесом». Мцыри в поэме не только герой, но еще и рассказчик: его монологи-исповеди занимают большую часть поэмы. Форма исповеди, давно испытанная Лермонтовым, помогает глубоко проникнуть в душу героя. Этой же цели подчинено автор­ское вступление — 1-я и 2-я главки первой части, где крат­ко обозначены все этапы жизни Мцыри, включая его побег из монастыря и трехдневное пребывание на воле. Тем самым Лермонтов дает возможность читателю сосредоточить внима­ние не на внешней, фабульной «биографии» героя, а на внут­ренней, душевной. «Родина» — предел долгих мечтаний и деятельных его порывов — предстает в поэме как обетован­ная страна, овеянная дымкой смутных воспоминаний об ут­раченном рае.

Поэма Лермонтова противостоит основным мотивам твор­чества Жуковского и Козлова. В поэме Козлова «Чернец» по­этизируется разрыв с греховным миром, а идеал выносится за пределы земного бытия. Лермонтов ищет этот идеал не на небе, а на земле в той мере, в какой земная жизнь одухо­творена и пронизана небесными лучами. Три дня жизни на воле приобретают в поэме символический смысл — это судь­ба любого человека на этой земле. Вырвавшись на волю из стен монастыря, Мцыри воспринимает природу в красоте и яркости, как в первый день творенья, как первый жи­тель рая:

Кругом меня цвел Божий сад;

Растений радужный наряд

Хранил следы небесных слез...

Однако земная природа, как и человек, двойственна. Она тоже несет на себе следы грехопадения. Из верного друга Мцыри она неуклонно превращается в его врага. Райский об­лик уступает место другому, темному ее лику, угрожающе­му человеку неотвратимой гибелью:

Напрасно в бешенстве, порой,

Я рвал отчаянной рукой

Терновник, спутанный плющом:

Все лес был, вечный лес кругом,

Страшней и гуще каждый час;

И миллионом черных глаз

Смотрела ночи темнота

Сквозь ветви каждого куста...

Отчаянное в своем безоглядном бесстрашии сражение Мцыри с барсом символизирует в поэме кульминационный порыв к прекрасному идеалу, которым наполнена вся жизнь героя на воле. Но этот идеал недостижим в пределах земно­го круга. Символичен этот круг героя, завершившийся воз­вратом к стенам монастыря.

Алеша Карамазов в романе Достоевского «Братья Карама­зовы» скажет брату Ивану: «Ты уже наполовину спасен, если эту жизнь Любишь». Лермонтов отстаивает в своей по­эме деятельное стремление к идеалу, недостижимому на зем­ле, но дающему жизни высокий смысл, приобщающий ее к вечности.

Вся поэма превращается в поэму-символ жизни челове­ческой с ее красотой, с ее трудностями и с неизбежным тра­гическим исходом. Своей деятельной силой, страстным по­рывом к достижению земли обетованной образ Мцыри явился в поэме прямым укором целому поколению современ­ников поэта, стареющему в своем бездействии.

Долгое время в поэме «Мцыри» искали и находили бого­борческие мотивы, цитируя слова героя, обращенные к ду­ховнику-монаху. Но «думу-страсть» о милой родине, вознес­шейся к небу своими скалами, о чудных людях, вольных, смелых и чистых в своих помыслах, нельзя никак зачислить в разряд богоборческих. Речь ведь тут идет о жизни миря­нина, которая и должна быть наполнена тяжелым трудом и вечной борьбой за добро, правду и красоту.