На первый взгляд в «Вишневом саде» дана классически четкая расстановка социальных сил в русском обществе и обозначена перспектива борьбы между ними: уходящее дворянство (Раневская и Гаев), поднимающаяся буржуазия (Лопахин), новые революционные силы, идущие им на сме­ну (Петя и Аня). Социальные, классовые мотивы встреча­ются и в характерах действующих лиц: барская беспеч­ность Раневской и Гаева, практическая их беспомощность; буржуазная деловитость и предприимчивость Лопахина со свойственной этой прослойке душевной ограниченностью; наконец, революционная окрыленность Пети и Ани, уст­ремленных в «светлое будущее».

Однако центральное с виду событие — борьба за вишне­вый сад — лишено того значения, какое отвела бы ему классическая драма и какого, казалось бы, требует сама логика расстановки в пьесе действующих лиц. Конфликт, основанный на противоборстве социальных сил, у Чехова приглушен. Лопахин, русский буржуа, лишен хищниче­ской хватки и агрессивности по отношению к дворянам Раневской и Гаеву, а дворяне нисколько не сопротивляют­ся ему. Получается так, словно бы имение само плывет ему в руки, а он как бы нехотя покупает вишневый сад.

В чем же главный узел драматического конфликта? Ве­роятно, не в экономическом банкротстве Раневской и Гае-ва. Ведь уже в самом начале лирической комедии у них есть прекрасный вариант экономического процветания, по доброте сердечной предложенный тем же Лопахиным: сдать сад в аренду под дачи. Но герои от него отказывают­ся. Почему? Очевидно, потому, что драма их существова­ния более глубока, чем элементарное разорение, глубока настолько, что деньгами ее не поправишь и угасающую в героях волю к жизни не вернешь.

Однако и покупка вишневого сада Лопахиным тоже не устраняет более глубокого конфликта этого человека с ми­ром. Торжество Лопахина кратковременно, оно быстро сме­няется чувством уныния и грусти. Этот странный купец об­ращается к Раневской со словами укора и упрека: «Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь». И как бы в унисон со всеми героями пьесы Лопахин произносит со слезами знаменательную фразу: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы измени­лась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».

Здесь Лопахин впрямую касается скрытого, но главно­го источника драматизма: он заключен не в борьбе за виш­невый сад, а в субъективном недовольстве жизнью, в рав­ной мере, хотя и по-разному, переживаемом всеми без исключения героями «Вишневого сада». Жизнь идет неле­по и нескладно, никому не приносит она ни радости, ни ощущения счастья. Не только для основных героев несча­стлива эта жизнь, но и для Шарлотты, одинокой и нико­му не нужной со своими фокусами, и для Епиходова с его постоянными неудачами, и для Симеонова-Пищика с его вечной нуждой в деньгах.

Драма жизни заключается в разладе самых существен­ных, корневых ее основ. И потому у всех героев пьесы есть ощущение временности своего пребывания в мире, чувство постепенного истощения и отмирания тех форм жизни, ко­торые когда-то казались незыблемыми и вечными. Утрата воли к жизни является следствием глубокого духовного кризиса, переживаемого людьми. В пьесе все живут в ожи­дании неотвратимо надвигающегося рокового коаца. Распа­даются старые основы жизни и вне и в душах людей, а но­вые еще не нарождаются, в лучшем случае они смутно предчувствуются, причем не только молодыми героями драмы. Тот же Лопахин говорит: «Иной раз, когда не спит­ся, я думаю: Господи, Ты дал нам громадные леса, необъ­ятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы са­ми должны бы по-настоящему быть великанами».

Грядущее задает людям вопрос, на который они по своей человеческой слабости не в состоянии дать ответа. Есть у чеховских героев ощущение какой-то обреченности и призрачности их существования. С самого начала перед нами люди, тревожно прислушивающиеся к чему-то неот­вратимому, что грядет впереди. Это дыхание конца вносит­ся в самое начало пьесы. Оно не только в известной всем роковой дате 22 августа, когда вишневый сад будет про­дан за долги. Есть в этой дате и иной, символический смысл — абсолютного конца целого тысячелетнего уклада русской жизни. В свете абсолютного конца призрачны их разговоры, неустойчивы и капризно-переменчивы отноше­ния. Люди как бы выключены на добрую половину своего существования из набирающего темп потока жизни. Они живут и чувствуют вполсилы, они безнадежно опаздывают, отстают.

Символична и кольцевая композиция пьесы, связанная с мотивом опоздания сначала к приходу, а потом к отходу поезда. Чеховские герои глуховаты по отношению друг к другу не потому, что они эгоисты, а потому, что в их си­туации полнокровное общение оказывается попросту невоз­можным. Они бы и рады достучаться друг до друга, но что-то постоянно «отзывает» их. Герои слишком погружены в переживание внутренней драмы, с грустью оглядываясь на­зад и с робкими надеждами всматриваясь вперед. Настоя­щее остается вне сферы главного их внимания, а потому и на полную взаимную «прислушливость» им просто не хва­тает сил.

Перед лицом надвигающихся перемен победа Лопахи-на — условная победа, как поражение Раневской — услов­ное поражение. Уходит время для тех и других. Есть в «Вишневом саде» что-то и от чеховских инстинктивных предчувствий надвигающегося на него рокового конца: «Я чувствую, как здесь я не живу, а засыпаю или все ухожу, ухожу куда-то без остановки, как воздушный шар». Через всю пьесу тянется этот мотив ускользающего времени.

 «Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой ком­нате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно», — говорит Гаев. «Да, время идет», — вторит ему Лопахин.

Время идет! Но кому суждено быть творцом новой жиз­ни, кто насадит новый сад? Жизнь не дает пока ответа на этот вопрос. Готовность есть как будто бы у Пети и Ани. И там, где Трофимов говорит о неустроенности жизни ста­рой и зовет к жизни новой, автор ему определенно сочув­ствует. Но в рассуждениях Пети нет личной силы, в них много слов, похожих на заклинания, а порой проскальзы­вает и некая пустопорожняя болтливость, сродни разговор­чивости Гаева. К тому же он «вечный студент», «облезлый барин». Не такие люди овладевают жизнью и становятся творцами и хозяевами ее. Напротив, жизнь сама изрядно потрепала Петю. Подобно всем недотепам, он нескладен и бессилен перед нею. Молодость, неопытность и жизненная неприспособленность подчеркнуты и в Ане. Не случайно же Чехов предупреждал М. П. Лилину: «Аня прежде всего ребенок, веселый, до конца не знающий жизни».

Итак, Россия, как она виделась Чехову на рубеже двух веков, еще не выработала в себе действенный идеал чело­века. В ней зреют предчувствия грядущего переворота, но люди пока к нему не готовы. Лучики правды, человечнос­ти и красоты есть в каждом из героев «Вишневого сада». Но они так разрознены и раздроблены, что не в силах ос­ветить грядущий день. Добро тайно светит повсюду, но солнца нет — пасмурное, рассеянное освещение, источник света не сфокусирован. В финале пьесы есть ощущение, что жизнь кончается для всех, и это не случайно. Люди «Вишневого сада» не поднялись на высоту, которой требу­ет от них предстоящее испытание.

Погружаясь в состояние глубокого религиозного кризи­са, они потеряли контроль над жизнью, и она ускользнула от них к смердяковствующим лакеям Яшам, к неудачни­кам Епиходовым. Насадить новый сад, как и предчувство­вал Чехов, им конечно же не удалось. А писал он «Виш­невый сад» в преддверии революции 1905 года.

Это была его последняя драма. Весной 1904 года здо­ровье писателя резко ухудшилось, предчувствия не обма­нули его. По совету врачей он отправился на лечение в ку­рортный немецкий городок Баденвейлер. Здесь 2(15) июля 1904 года Антон Павлович Чехов скоропостижно скончал­ся на сорок пятом году жизни.