Сюжет поэмы подсказал Гоголю Пушкин, который был свидетелем мошеннических сделок с «мертвыми душами» во время кишиневской ссылки. В начале XIX века на юг Рос­сии, в Бессарабию, бежали с разных концов страны тысячи крестьян, спасавшихся от жестоких хозяев-помещиков. Их ловили и водворяли на место. Но хитроумные мужики на­шли выход: они меняли свои имена и фамилии на имена и фамилии умерших на юге крестьян и мещан. Например, об­наружилось, что город Бендеры населен «бессмертными» людьми: в течение многих лет там не было зарегистрирова­но ни одной смерти, потому что было принято умерших «из общества не исключать», а их имена отдавать прибывшим сюда крестьянам: местным владельцам приток живой силы был выгоден.

Сюжет поэмы состоял в том, как ловкий пройдоха нашел в русских условиях головокружительно смелый способ обо­гащения. При крепостном праве крестьяне приписывались к помещикам в качестве рабочей силы и подданных им лич­ностей. Помещики платили государству налоги за каждого крестьянина, или, как тогда говорили, за каждую крестьян­скую душу. Государственные ревизии этих душ проводились редко — один раз в 12—15 лет, и помещики годами вноси­ли деньги за давно умерших крестьян. На бумаге они все еще существовали, а на деле были «мертвыми душами».

Герой поэмы Чичиков решается на такую аферу: за не­большую сумму он скупает у помещиков «мертвые души», объявляет их переселенными на юг, в Херсонскую губернию, и закладывает мнимое имение государству по 100 рублей за душу. Затем он объявляет их скопом умершими от эпи­демии и прикарманивает полученные деньги. За одну тыся­чу «мертвых душ» он получает чистый доход в 100 тысяч рублей.

Работу над поэмой Гоголь начал осенью 1835 года, до то­го, как приступил к «Ревизору». В том же письме, в кото­ром Гоголь просит у Пушкина сюжет для комедии, он сооб­щает: «Начал писать «Мертвых душ». Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет смешон... Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». В этом письме Гоголь еще называет «Мертвые души» романом, спе­циально подчеркивая, что в нем отсутствует стремление охватить изображением всю полноту русской жизни. Цель у Гоголя иная — показать лишь темные стороны жизни, со­брав их, как и в «Ревизоре», «в одну кучу».

Перед отъездом за границу Гоголь познакомил Пушкина с началом своего произведения: «...Когда я начал читать Пушкину первые главы из «Мертвых душ» в том. виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до смеха), начал понемно­гу становиться все сумрачней, сумрачней и, наконец, сделал­ся совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он про­изнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!»

Очевидно, Гоголя насторожила такая реакция Пушкина: ведь критикой своей он хотел произвести очищающее влия­ние на душу читателя. Неудача с «Ревизором» еще более ук­репила Гоголя в правоте своих сомнений. За границей писа­тель приступает к доработке уже написанных глав. В письме к Жуковскому в ноябре 1836 года он сообщает: «...Я при­нялся за «Мертвых душ», которых было начал в Петербур­ге. Все начатое переделал вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись... Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то... какой огром­ный, какой оригинальный сюжет\ Какая разнообразная ку­ча! Вся Русь явится в нем!»

По мнению К. В. Мочульского, «постановка «Ревизора», воспринятая как поражение, заставила его переоценить свое творчество. Перед Гоголем встал вопрос: почему его не поня­ли соотечественники? Почему на него восстали «целые сос­ловия»? И он на это ответил: моя вина. Все, что он доселе писал, было ребячеством: он относился несерьезно к своему писательскому призванию и неосторожно обращался со сме­хом... Теперь он знает, как опасна односторонность изобра­жения, и ставит себе целью полноту. Вся Россия должна от­разиться в поэме». Теперь он решает придать повествованию о путешествии Чичикова общенациональный масштаб.

Сюжет о плутнях пройдохи и авантюриста остается, но на первый план выходят характеры помещиков, воссоздаваемые неторопливо и с эпической полнотой, вбирающие в себя яв­ления всероссийской значимости («маниловщина», «ноздрев­щина», «чичиковщина»). Само повествование о них приобре­тает летописный характер, претендующий на всесторонность воссоздания русской жизни, переносящий писательский интерес с авантюрной интриги на глубокий анализ проти­воречий русской жизни в их широкой исторической пер­спективе.

Первоначальный замысел показать Русь «с одного боку» уступает место более объемной и сложной задаче: наряду со всем дурным «выставить на всенародные очи» и все хоро­шее, дающее надежду на будущее национальное возрожде ние. Это возрождение Гоголь связывает не с социальными переменами, а с духовным преображением русской жизни. Социальные пороки он объясняет духовным омертвением лю­дей. Название «Мертвые души» принимает у него символи­ческий смысл.

Гоголь убежден, что общественно-историческая жизнь на­ции связана тысячами незримых нитей с душевным состоя­нием каждого человека, она складывается из мелочей. Имен­но в мелочах повседневной жизни, в их противоречивом многообразии образуются как положительные, так и отрица­тельные устремления общественного бытия, как идеальная, «прямая его дорога», так и «уклонения» от нее. Отсюда воз­никает на страницах «Мертвых душ» редкое сочетание «дробности, детальности художественного анализа» с масш­табностью и широтой художественных обобщений.

Жанровое обозначение «роман» перестает отвечать приро­де развивающегося замысла, и Гоголь называет теперь «Мертвые души» поэмой. Этот замысел ориентируется уже на «Божественную комедию» Данте с ее трехчастным пост­роением: «ад», «чистилище» и «рай». Соответственно у Гоголя первый том «Мертвых душ» мыслится как «ад» сов­ременной, сбившейся с прямого пути русской действитель­ности, во втором томе намечается выход из ада к ее очище­нию и возрождению («чистилище»), а третий том должен показать торжество светлых, жизнеутверждающих начал («рай»).

Если раньше «плодотворное зерно» русской жизни Гоголь искал в историческом прошлом («Тарас Бульба»), то теперь он хочет найти его в современности. Гоголь верит, что душа русского христианина, пройдя через страшные искушения и соблазны, вернется на путь православной истины. В глубине своего падения, на самом дне пропасти, ощутит христианин загорающийся в его душе праведный свет, голос совести. Один из героев незаконченного второго тома, обращаясь к Чичикову, говорит: «Ей-ей, дело не в этом имуществе, из-за которого спорят и режут друг друга люди, точно как можно завести благоустройство в здешней жизни, не помысливши о другой жизни. Поверьте-с, Павел Иванович, что покамест, брося все то, из-за чего грызут и едят друг друга на земле, не подумают о благоустройстве душевного имущества, не ус­тановится благоустройство и земного имущества. Наступят времена голода и бедности как во всем народе, так и порознь во всяком... Это-с ясно. Что ни говорите, ведь от души за­висит тело... Подумайте не о мертвых душах, а о своей жи­вой душе, да и с Богом на другую дорогу!»

В том же томе генерал-губернатор, почувствовав бесплод­ность борьбы со взяточничеством административными мера­ми, собирает всех чиновников губернского города и произносит перед ними такую речь: «Дело в том, что пришло время Нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; ; Что уже,  мимо законного управленья,  образовалось другое 1вравленье, гораздо сильнейшее всякого законного. Установи-! Пись свои условия; все оценено, и цены даже приведены во [Всеобщую известность. И никакой правитель, хотя бы он был Мудрее всех законодателей и правителей, не в силах попра-: вить зла, как ни ограничивай он в действиях дурных чинов­ников приставленьем в надзиратели других чиновников. Все будет безуспешно, покуда не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья народ вооружался против врагов, так должен восстать против неправды...»

Речь военного губернатора к подчиненным здесь напо­минает речь Тараса Бульбы о «товариществе». Но если за­порожский герой Гоголя призывал народ к сплочению и духовному единству перед лицом внешнего врага, то герой второго тома «Мертвых душ» зовет ко всеобщей мобилиза­ции и ополчению против врага внутреннего. Именно в духов­ной перспективе, открывшейся перед Гоголем, можно пра­вильно понять направление и пафос первого тома «Мертвых душ», работу над которым он завершил летом 1841 года.

Цензура, признав «сомнительными» тридцать шесть мест, потребовала также решительной переделки «Повести о капи­тане Копейкине» и изменения в заглавии поэмы — вместо «Мертвые души» «Похождения Чичикова, или Мертвые ду­ши». Гоголь согласился на переработку, и 21 мая 1842 года первый том поэмы вышел из печати.