Виктор Платонович Некрасов (1911—1987) и его повесть «В окопах Сталинграда» (1946) — это уникальное для всей литературы 40-х гг. явление. Впервые, вероятно, в истории батальной прозы явилось произведение, написанное в спокойной, «чеховской» манере, без подчеркивания исключительности ситуаций, концентрации страстей, патетики. Писатель попросту не дал ограбить, обесцветить свою биографию, свой опыт фронтовика, не пожелал внести в облик своих героев поправок на величавость, грандиозность. В повести В. Некрасов заговорил о своих героях как бы «вполголоса», не пытаясь перекричать войну, с позиций «окопной правды». Неожиданностей в этой повести было много. Например, главный герой повести молодой интеллигент Керженцев, предшественник будущих лейтенантов из повестей Ю. Бондарева, Г. Бакланова, К. Воробьева, говорит: «Хуже нет лежать в обороне». Естественно, что читатель предполагает: страшны налеты, обстрелы, а ты неподвижен, как мишень, «удобен» для истребления, да еще в степи. Нет, оборона, оказывается, плоха другим: «Каждую ночь — проверяющий. И у каждого свой вкус!» Но и отступления, отходы тоже противны: только выроешь окопы, соорудишь землянки — звучит приказ отходить по запруженной дороге, по бездорожью, и снова рытье земли... Ординарец Керженцева, хозяйственный солдат Валега, еще обыкновеннее, проще, прозаичнее, начиная с одежды: «Ботинки ему непомерно велики — носки загнулись кверху, а пилотка мала, торчит на самой макушке. Я знаю, что в ней воткнуты три иголки — с белой, черной и защитного цвета ниткой». Эта пара, Керженцев — заботливый Валега, отчасти напоминающая Гринева и Савельича («Капитанская дочка»), вовсе не иллюстрирует единство народа и интеллигенции. Их нравственные взаимосвязи в чем-то проще, душевнее, их глубина обозначается в бытовых деталях: Керженцев знает даже об иголках, о «тайных» запасах своего солдата, но и тот вовремя поправляет командирские планы. Их патриотизм тоже по-чеховски стыдлив, скрыт иронией. Попали Керженцев и его друг Игорь в один семейный, тихий дом, где царила тишина, где красивая девушка играла на пианино. Но, увы, и эта уютная среда, и музыка почему-то стали вдруг неприятны герою: «Почему? Не знаю. Знаю только, что с того момента, как мы ушли с Оскола, нет — позже, после сараев — у меня все время в душе какой-то противный осадок. Ведь я не дезертир, не трус, не ханжа, а вот ощущение такое, будто я и то, и другое, и третье». Отходы, торжество врага — это и мучающие сознание взгляды мирных жителей, оставляемых на произвол фашистов... Керженцев первым — задолго до «оттепели», до Е.Носова с его ездовым Копешкиным («Красное вино победы») и др., — угадал истинный патриотизм рядовых людей, похожих на его Валегу; «Валега вот читает по складам, в делении путается, не знает, сколько семью восемь, и спроси его, что такое социализм или родина, он, ей-богу, толком не объяснит: слишком для него трудны определяемые словом понятия. Но за родину — за меня, Игоря, за товарищей своих по полку, за свою покосившуюся хибарку где-то на Урале, за Сталина, которого он никогда не видел... — он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны — кулаками, зубами.,. Вот это и есть русский человек. Сидя в окопе, он будет больше старшину ругать, чем немцев, а дойдет до дела — покажет себя». Виктор Некрасов создал традицию камерно-лирического, сдержанного повествования о человеке на войне: через 15 лет ее продолжат многие создатели «лейтенантской прозы» — в особенности В. Богомолов, В. Быков, В. Кондратьев, Б. Васильев... На окопном пятачке войны, в пространстве действия роты, маленькой разведгруппы, «батальонов, которые просят огня», возникали достаточно драматичные испытания душ, человечности. |
Главная 
