М. А. ШОЛОХОВ

(19051984)

Проблема личной свободы

и классовой необходимости

в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон»

Роман-эпопея «Тихий Дон» — одно из ярких явлений русской литературы XX века, стал во­площением большого художественного таланта советского прозаика М. А. Шолохова. Быт и нра­вы родного Дона, исторические судьбы казачест­ва, за которыми проглядывает судьба всего рус­ского народа, трагедия человеческой личности, оказавшейся перед сложным выбором жизненно­го пути в эпоху войн и революций, — таково вкратце содержание четырех книг эпопеи Шоло­хова. Тема революции и Гражданской войны на­шла свое отражение уже в ранних произведени­ях Шолохова, например в «Донских рассказах». В них все герои, как правило, резко делятся на положительных и отрицательных: бойцов Крас­ной армии, советских активистов, белых банди­тов, кулаков и подкулачников. Излюбленным

сюжетом молодого писателя становится смер­тельное столкновение ближайших родственни­ков: отца и сына, родных братьев. Свою верность коммунистической идее молодой Шолохов неиз­менно подтверждает, подчеркивая приоритет со­циального выбора над любыми человеческими отношениями, включая семейные. В «Тихом До­не» позиция автора оказывается более сложной: несмотря на его прямые декларации выражаю­щие просоветскую позицию, в романе все же про­является художественная объективность и обще­человеческий гуманизм Шолохова-писателя.

Революция и Гражданская война, изображе­нию которых посвящена большая часть рома­на-эпопеи Шолохова, разделяют некогда единый народ на враждующие станы, непримиримо от­стаивающие свою классовую правду. «Ты гляди, как народ разделили, гады! Будто с плугом проехались...» — восклицает на первых страни­цах третьей книги Петр Мелехов, Отчуждение возникает даже между братьями Мелеховыми, выбравшими разные дороги в жизни. Уверенный в том, что он попал «на свою борозду», Петр опа­сается за Григория, который может переметнуть­ся к красным. «И ему и Григорию было донельзя ясно: стежки, прежде сплетавшие их, поросли непролазью пережитого, к сердцу не пройти». Распадается многолетняя человеческая дружба. Дружившие с детства, Григорий Мелехов и Миш­ка Кошевой становятся непримиримыми идей­ными врагами. Исходя из логики Гражданской войны» Кошевой лично расстреливает Петра, родного брата Григория Мелехова, восставшего с другими казаками против большевиков. А впо­следствии требует, чтобы уволенный из Красной армии и только что вернувшийся домой Григо­рий немедленно шел в военкомат для регистра­ции, зная, что его арестуют и скорее всего казнят как потенциального врага советской власти.

Классовая непримиримость враждующих сто­рон, каждая из которых была уверена в своей правоте, достигает предела. И хотя на словах ни­кто не хочет Гражданской войны, но на деле ни один из противостоящих лагерей не желает от­ступить от своих политических притязаний. Столкновение интересов оказывается неотврати­мым, виноваты в этом и большевики, и предста­вители контрреволюции. Возможно, если исхо­дить из анализа образной системы, Шолохов большую ответственность возлагает на больше­виков, которые и совершили революцию. Илья Бунчук первым застрелил своего боевого товари­ща Калмыкова за оскорбление Ленина. Потом, в ноябре 1918 года, увидев, как двое красногвар­дейцев пристреливают пленного офицера, он го­ворит Анне Погудко: «Вот это мудро! Убивать их надо, истреблять без пощады!» Не менее решите­лен в этом вопросе и Штокман. По приказу Подтелкова без суда порубили пленных офицеров во главе с Чернецовым вопреки поручительству взявшего их в плен Голубова. В Вешенской рас­стреляли без особого разбирательства первых се­мерых арестованных с хутора Татарского, в том числе Мирона Григорьевича Коршунова и АвдеичаБреха, оправдывая это логикой классовой борьбы. Далее число жестокостей все возрастает, что порождает и самозащиту и месть. Даже са­мый мягкий из последователей Штокмана, Иван Алексеевич Котляров, претерпев страшные муки в плену, перед своей гибелью ожесточается: «Воевал с ними и их же жалел сердцем... Не жа­леть надо было, а бить и вырубать все до корня!» Автор едва ли солидаризируется в этом вопросе с кем-нибудь из персонажей, но именно поэтому бесспорны его большая художественная объек­тивность и общечеловеческий гуманизм.

Стремление с корнем вырвать «сорную траву» характерно для обоих враждующих сторон. Однако, как предупреждает дед Гришка Мишку Ко­шевого, пришедшего сжечь курень Коршуновых: «Аще какой мерой меряете, тою и воздается вам».

Правда, среди персонажей-большевиков нет такого палача-любителя, как Митька Коршунов, среди белых. Упоминается только комендант-взя­точник в Ростове, «форменный садист, безобраз­ник, сволочь», на место которого во второй книге назначают Бунчука. Бунчук же, занимаясь рас­стрелами, пытается сохранить свою человеч­ность, он думает, что, расстреливая классовых врагов, приносит пользу. Он приходит в смяте­ние лишь во время расстрела человека, у которо­го все руки оказались в мозолях. И его совесть не выдерживает, он заболевает от такой работы, а по­том уходит на фронт. Этот относительно положи­тельный из заметных персонажей-большевиков погибает в середине романа, расстрелянный вмес­те с другими членами экспедиции Подтелкова.

Разворачивающаяся борьба все глубже засасы­вает самых разных героев. И опять казаки, меч­тающие о мире, о работе на земле, вновь вынуж­дены браться за оружие. Никто не хочет брать на себя ответственность за накаляющуюся обста­новку. Подтелков упрекает своих политических противников: «Не мы, а вы зачинаете граждан­скую войну!» — но условием прекращения на­ступления Красной армии ставит передачу влас­ти ревкому. В ответе донского правительства рев­кому говорится о том, что оно не желает гражданской войны: « Правительство полагает, что, если посторонние области отряды не будут идти в пределы области, — гражданской войны и не будет, так как правительство только защища­ет Донской край...» Но виноваты все-таки обе враждующие стороны, и белые и красные, а за­тем и повстанцы, поначалу избравшие, как каза­лось, третий путь: выступая против большеви­ков, они сохранили обращение «товарищ».

Шолохов явно не сочувствует идее донского се­паратизма, связанной с образами Чубатого и Изварина. Но без комментариев остаются высказы­вания ряда персонажей о советской власти. «Хоу я ист венному человеку эта власть жилы ре­жжет»,— утверждает богатый Мирон Григорье­вич. По словам здорового казачины, встреченно­го Григорием у Кудинова, лодырям «самая жизня с этой властью». С другой стороны, в третьей книге старовер говорит Штокману: «Потеснили вы казаков, надурили, а то бы вашей власти и из­носу не было. Дурастного народу у вас много, че­рез это и восстание получилось».

Шолохов, как и многие его герои, включая Григория и Ивана Алексеевича, приветствует идею равенства. Если Пантелей Прокофьич гор­дится своими сыновья ми офицера ми и особенно Григорием, который, как генерал, командует ди­визией, то Подтелкова он не может признать во главе Донского края, поскольку тот по чину все­го лишь вахмистр* Григорий же, еще во время призыва в армию столкнувшийся с брезгливым отношением к нему врачей и офицеров, а потому чувствующий себя совершенно чужим среди тех, к кому он по чину принадлежит, так и не смиря­ется с социальным расслоением, высказывается против «ученых людей* и «господ», которые «спутали* таких простых людей, как он. Особен­но показательно его столкновение с генералом Фицхелауровым, от которого он требует отноше­ния к нему как к такому же командиру диви­зии. Потому-то Григорий, по выражению коман­дующего повстанческой армией Кудинова, «недоделанный большевик». Но тот же Кудинов, в сущности, признает воздействие революции на народную психологию: «Гордость в народе вы­прямилась* .Казак-рабочий Иван Алексеевич Котляров и вовсе сияет, побывав у председателя окружного ревкома: «Вошел к нему в кабинет.

Он норучкался со мной и говорит: «Садитесь, то­варищ*. Это окружной! А раньше как было? Ге­нерал-майор! Перед ним как стоять надо было? Вот она, наша власть-любушка! Все ровные!» Од­нако Григорий возражает ему «по старой друж­бе»: «Этим темный народ большевики и приманули... А куда это равнение делось? Красную ар­мию возьми: вот шли через хутор. Взводный в хромовых сапогах, а *Ванек* в обмоточках. Ко­миссара видал, весь в кожу залез, и штаны и ту­журка, а другому и на ботинки кожи не хватает. Да ить это год ихней власти прошел, а укрепятся они, — куда равенство денется?..» И потом до­бавляет: «Уже ежли пан плох, то из хама пан во сто раз хуже!» Автор тут определенно больше на стороне Григория. «Твои слова— контра!— хо­лодно сказал Иван Алексеевич, но глаз на Григо­рия не поднял*. Вскоре казак, который подвез Штокмана и получил сорокарублевую керенку, заметит: «Ишь вон ты, сорок целковых отвалил, а ей» поездке, красная цена пятерик*.

Григорий не раз сознается в своей неправоте, думает об ответственности. Еще во время восста­ния он говорит: «Неправильный у жизни ход, и, может, и я в этом виноватый,..» А ближе к концу романа Григорий призывает убийцу своего брата к примирению и признает свои «прошлые гре­хи*. После этого ему снится, как перед атакой под ним сползает седло, к его стыду и ужасу: с Пол к пошел в атаку без него...* Можно видеть в этом символе натяжку, упрощенное объясне­ние того, что прежде представало во всей слож­ности, объяснение, вызванное обстановкой конца 30х годов, когда дописывался «Тихий Дон*. Но вне политической конъюнктуры возможен и во­прос о том., полноценен ли «полк» без правдоис­кателя Григория Мелехова. Во всяком случае, Григорий и вместе с ним автор не склонны без­оговорочно признавать чью бы то ни было правоту. «Неправильный ход» жизни обусловлен явно не только шатаниями людей, подобных Мелехо­ву. Кончается все хоть и «огромным, сияющим», но «под холодным солнцем миром», с которым героя «пока еще роднило* только маленькое су­щество, сирота, напоследок взятый на руки исстра давши мел отцом.