М. Е. САЛТЫКОВЩЕДРИН

(18261889)

Ирония и гротеск в сказках М. Е. СалтыковаЩедрина

Различие между идеей гармонического миро­устройства и реальной исторической практикой порождает неожиданные явления общественно­го сознания, среди которых можно назвать ис­кусство иносказания, служащее для выражения иронического отношения к действительности. Ирония предполагает превосходство или снис

хождение, скептицизм или насмешку, нарочито запрятанные, но определяющие собой стиль ху­дожественного произведения или организацию образной системы: характеров, сюжета, всего произведения.

В литературе есть художественные приемы, которые носят имена поэтов или писателей. На­пример, считается, что древнегреческий басно­писец Эзоп, живший в VI веке до н. э., устано­вил главные принципы басенного жанра и по­казал его возможности. Согласно легенде Эзоп был рабом и с помощью своего искусства настав­лял хозяина. Форма иносказания в условиях, когда другие способы выражения своего мнения человеку недоступны, стала называться эзопо­вым языком. Именно М. Е. СалтыковуЩедринупринадлежит первенство в использовании этого выражения. Он замечает, что как русский лите­ратор он усвоил две рабские привычки. Вопер­вых, писать иносказательно и, вовторых, тре­петать. Привычке писать иносказательно он обя­зан дореформенному цензурному ведомству. Оно до такой степени терзало русскую литерату­ру, как будто поклялось стереть ее с лица зем­ли. Но литература упорствовала в желании жить и потому прибегала к обманным средствам. Она и сама преисполнилась рабьим духом и зара­зила тем же духом читателей, С одной сторо­ны, появились аллегории, с другой — искусст­во понимать эти аллегории, читать между стро­ками. Создалась особенная, рабская манера пи­сать, которая может быть названа эзоповой, — манера, обнаруживающая замечательную изво­ротливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств. Эта ма­нера существовала долго, существует и доныне.

Это яркое и точное определение эзопова языка как «обманного средства» литературы, данное самим писателем, нуждается лишь в немногих

дополнениях. Все же «обманными средствами» пользовались и пользуются не только русские писатели, жившие во времена реформ императо­ра Александра II, когда Россию называли «тюрь­мой народов». Баснописцы существуют во всех странах и пишут на всех языках, а в мировой ли­тературе любой сатирик так или иначе должен прибегать к разнообразным формам иносказа­ния. Эзопов язык, тяготеющий к универсальнос­ти истин о человеке и о мире, существует даже в условиях, когда ослаблено или вовсе отсутствует цензурное вмешательство в дела литературы. Та­ков главный из многих парадоксов эзопова язы­ка. Поэтому творческие открытия, сделанные Щедриным на поле «нескончаемого эзопства», не превратились в архаизмы в эпоху развития массмедиа и демократических институтов, кото­рыми так гордился XX век, а получили дальней­шее развитие,

Наиболее полное выражение эзопов язык по­лучил в сказках, написанных для «детей изряд­ного возраста» в период с 1869 по 1886 год. Внешне его сказки выглядели традиционно, их можно было поделить на три группы, как это де­лается в фольклористике. Первая группа — сказ­ки о животных, например «Премудрый пискарь», «Карасьидеалист», «Медведь на воевод­стве». Вторая группа— волшебные сказки, к ним могут быть отнесены «Пропала совесть», « Рождественская сказка» и т. д. К третьей груп­пе принадлежат новеллистические, или бы­товые, сказки: «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Либерал» и др. Об­ращаясь к фольклору, Щедрин находил в нем множество привычных для народного сознания образов: он уподоблял представителей власти львам или орлам, помещиков — медведям, му­жиков — лесным обитателям. Однако он созда­вал и свои собственные образы. Особенное при

страстие писатель имел к рыбьим образам, став­шим прямой аллегорией, видимо, потому что безмолвие обитателей тихих заводей напоминало безответность и отчужденность большинства на­рода.

Ироническое отношение к изображаемой дей­ствительности в сказках СалтыковаЩедрина реа­лизуется весьма многообразно. В некоторых из них имитируются серьезные жанры: житийной литературы или философского диалога. «Пре­мудрыйпнскарь» строится на повествовании, напоминающем жизнеописание замечательной личности, житие святого. Однако речь идет о бес­смысленном «подвиге» мелкой рыбешки» отка­завшейся от всех радостей жизни, чтобы выжить и не быть съеденной крупной рыбой, Сказка «Ка­расьидеалист» восходит к другой жанровой фор­ме, тоже не чуждой иронии, — философскому диалогу, характерному, например, для Дидро. В сказке лейтмотивом повторяется слово «дис­пут» и его производные» хотя при этом ни на минуту не забывается о жанровых особенностях повествования — сказочных. Поэтому «диспу­ты» карася и ерша переполнены просторечными выражениями. А восклицание потерявшего тер­пение ерша: «С тобой, видно, гороху наевшись, говорить надо! « особенно красноречиво, если вспомнить, что рыбу перед ловлей прикармлива­ют, в частности, и горохом. Кроме того, оно со­провождается ремаркой: «с теми словами ерш, навостривши лыжи, уплывал от карася восво­яси».

Использование всевозможных выразитель­ных средств свидетельствует о наличии сложной художественной системы, сложившейся у Сал­тыковаЩедрина, Содержание каждого приема связано с глубинными началами жизни. Это от­носится прежде всего к гротеску. Именно гротеск выражает ироническое отношение к изображав

мой действительности г Существует концепция гротеска, принадлежащая немецкому исследова­телю Кайзеру и рассмотренная М. М. Бахтиным, по которой «гротескное есть форма выражения для «Оно». «Оно» — это чуждая, нечеловеческая сила, управляющая миром, людьми, их жизнью и их поступками. Она, по всей видимости, явля­ется причиной абсурда, отсутствия логики, целе­сообразности, нарушения нравственных норм и просто здравого смысла в жизни людей.

Например, в сказке «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» трагическая в русской литературе тема голода приобретает противоположное звучание. Мужик, умеющий добыть еду, не осознает себя как существо, неза­висимое и даже могущественное, а генералы, не­способные добыть себе еды, воспринимают все в окружающем мире как предмет для поглощения. «Все, на что бы они ни обратили взоры, — все свидетельствовало о еде», «3ашел генерал в лес — а там рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают». «Господи! едыто! едыто!» — сказал генерал, почувствовав, что его уже начи­нает тошнить». Кульминации эта тема достигает в сцене чтения газеты, где любая заметка обора­чивается рассказом о еде»

Они читают о поимке в реке Упе осетра, по случаю которой в местном клубе был фестиваль, когда «виновника торжества внесли на громад­ном деревянном блюде, обложенного огурчиками и держащего в пасти кусок зелени». Затем они читают о том, что в Вятке один из старожилов изобрел оригинальный способ приготовления ухи. Нужно было взять живого налима, предва­рительно его высечь, когда же, от огорчения, пе­чень его увеличится, то сварить из него уху. Ка­жется, гротесковая образность достигла своего предела. Высечь налима! Но в томто и хитрость, что последнее объявление — не гротеск, не аб

сурд, а реальный кулинарный рецепт, о котором писал и А. Н. Лесков в своей книге об отце «Жизнь Николая Лескова». Он рассказывает, что в петербургском ресторане «Малый Ярославец» на Большой Морской улице можно было выбрать в аквариуме приглянувшегося налима и после вышеописанной процедуры заказать из него уху. А подробности приготовления «ухи из разгневанного налима» даны Н. С. Лесковым в повести «Заячий ремиз».

Гротеск СалтыковаЩедрин а нельзя вполне оценить, если не вспомнить высказанного им убеждения, что небывальщина гораздо чаще встречается в действительности, нежели в лите­ратуре. Литературе слишком присуще чувство меры и приличия, чтобы она могла взять на себя задачу с точностью воспроизвести карикатуру действительности. Напрасно бы пыталась она опошлять и искажать действительность — в по­следней всегда останется нечто, перед чем отсту­пит самая смелая способность к искажениям. Поэтому гротеск у Щедрина не просто преувели­чение административных фантазий или даже их воспроизведение. Это прием, воссоздающий мир, утративший этическую норму, мир без све­та идеала, мир самопожирающий.

Сейчас порой трудно пояснить, против каких явлений и лиц своего времени направлял острие сатиры писатель, однако книги его живут, их чи­тают и будут читать. СалтыковаЩедрина трудно понять без комментариев, если воспринимать соз­данное им лишь как антисамодержавную сати­ру. Сам писатель не соглашался с такой узкой оценкой своей миссии. Он говорил о существова­нии «высших интересов человеческой природы», отсюда выводил и смысл литературы: исследова­ние «нравственной природы человека», поиск та­ких идеалов, которые «не противоречат его при­роде».

Проблематика и художественные

особенности «Сказок» М. Е. Салтыкова   Щедрина

Жанр сказки Щедрин выбрал не случайно» В качестве причин его интереса к этому жанру исследователи называли условия цензуры, воз­действие на писателя фольклорной и литератур­ной традиции, появление нового читателя, пред­ставлявшего демократические слои русского об­щества, популярность сказки как излюбленного жанра пропагандистской литературы наряду с песней, а также органическую близость сказки художественному методу СалтыковаЩедрина.Безусловно, каждый из этих факторов сыграл свою роль в появлении щедринского цикла сказок.

В конце 60х — начале 70х годов отчетливо проявились уже наметившиеся до этого черты щедринского метода, связанные с его стремлени­ем выйти за пределы жизненного правдоподобия в изображении современной ему действительнос­ти. Поэтому сказка с арсеналом ее художествен­ных приемов естественно вписалась в жанровую систему щедринской прозы,

С народной, по мнению многих исследовате­лей, сказку Щедрина объединяют сказочный сю­жет и использование наиболее традиционных сказочных приемов. Кроме того» в основе как фольклорных, так и щедринских литературных сказок лежит народное миропонимание, комп­лекс представлений о добре и зле, справедливос­ти, жестокости в их общечеловеческом смысле. В народных сказках порицаются нерадивые пад­черицы, злые мачехи, завистливые братья за их лень и стремление жить за чужой счет. Подоб­ным образом в сказках Щедрина осуждаются ге­нералы и дикий помещик за их неспособность к труду, стремление жить за счет чужих усилий, которые они даже не способны оценить.

96303

Сказки отразили особенности идей нодухов­ных исканий писателя. В них можно условно вы­делить четыре основных тематических блока. Вопервых, тема власти и ее антинародный ха­рактер («Медведь на воеводстве»), псевдопросветительская деятельность самодержавия {«Орелмеценат»), взаимоотношение власти и народа («Дикий помещик», ^Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»).Вовторых, тема народа: его трудолюбие и тяжелое положе­ние («Коняга»), покорность («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»), сти­хийность протеста («Медведь на воеводстве»), вечно живущее в народе стремление к правдоис­кательству («Ворончелобитчик»). Втретьих, те­ма интеллигенции: осуждение ее стремления приспособиться к любым формам тоталитарной власти («Либерал»), осмеяние разных форм под­чинения насилию («Не могу, волк не велел» в сказке «Самоотверженный заяц»; «Жил — дро­жал, и умирал — дрожал» в сказке «Премудрый пискарь»), критическое отношение к прекрасно­душным мечтателям («Карась   идеал ист»). Вчет­вертых» нравствен ноэти чес кие темы («Пропала совесть»).

Решая авторские задачи сатирического изо­бражения современной ему действительности, Щедрин использовал различные виды иносказа­ний. Щедрин называл эзоповской свою творче­скую манеру, по его словам, «обнаруживавшую замечательную изворотливость в изображении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих об­манных средств». Называя такую манеру «раб­скою», писатель замечал, что она «не безвыгод­на, потому что благодаря ее обязанности писа­тель отыскивает такие политические черты и краски, в которых при прямом изложении пред­мета не было бы надобности, но которые всетакине без пользы врезываются в памяти читателя ».

Одной из основных черт этой манеры является использование аллегории. Исследователи едино­душно подчеркивали, что, работая над сказками,

Щедрин не только опирался на литературноба­сенную и фольклорносказочную традицию (лев, медведь, осел и т. п.)? но и создавал собственные аллегорические образы (карась, пескарь, вобла и т. д.)   При этом аллегорическое уподобление у Щедрина практически всегда имеет в своей осно­ве социальную антитезу, предполагающую про­тивопоставление власти и ее жертвы (медведи — «лесные мужики», щука — карась и т. п.). Иног­да Щедрин может обнаружить скрытое в аллего­рии значение с помощью метафоры («лесная че­лядь» в «Медведе на воеводстве») или сравнения (в этой же сказке чижик сравнивается с крохот­ным гимназистиком).

С данным приемом связано уже упоминавшее­ся изменение манеры повествования, пересече­ние временных планов (например, реального и фантастического). Такая особенность характер­на, например, для сказки «Премудрый пискаръ», герой которой видит сон о том, что он по­лучает выигрышный билет и вследствие этого двести тысяч рублей.

Одним из основных художественных приемов Щедрина является ирония» Можно обнаружить несколько видов иронических высказываний в щедринских сказках. Ироническое утверждение: «Однако и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра; веселись, мужи­чина!» («Повесть о том, как..,»). «Осел в ту пору у него в советах за мудреца слыл», — говорится о советнике Льва в сказке «Медведь на воеводст­ве». Ироническая характеристика: «Генералы были хоть и настоящие, но голодные, а потому очень скоро приехали» в сказке «Дикий поме­щик». Ироническая похвала: «Был он пискарьпросвещенный, умереннолиберальный, и очень

твердо понимал, что жизнь прожить — не то, что мутовку облизать» («Премудрыйпискарь»). Ироническое сравнение: в сказке «Дикий поме­щик» Щедрин называет помещика глупым, а мышонка — умным. Ироническое осуждение: « Мужичина самым нахальным образом уклонял­ся от работы» («Повесть о том, как..,»).

Наряду с иронией Щедрин широко использует гиперболу, переходящую в гротеск. Продолжая традиций Гоголя, он стремится с ее помощью за­острить какойлибо недостаток, высветить по­рок, а затем, сделав его максимально заметным, довести до абсурда, чтобы его ниспровергнуть. Например, в «Повести о том, как.,.» генералы настолько социально беспомощны, что не знают реальной жизни. Они убеждены, что «булки в том самом виде родятся, в каком их к кофею по­дают», и очень удивлены тем, что куропатку, прежде чем съесть, нужно «изловить, убить, ощипать, изжарить». Щедрин явно преувеличи­вает покорность мужика б «Повести о том, как,..», но делает это лишь для того, чтобы пока­зать страшные ее последствия. Гротеск, исполь­зуемый Щедриным в «Диком помещике» ₁помо­гает ему не только в изображении помещика, но и в изображении мужиков («рой мужиков... осы­пал всю базарную площадь», «эту благодать обрали... и послали в уезд»). Однако художествен­ная манера Щедрина включает в себя не только различные виды иносказания, но и речевые ало­гизмы, которые помогают выявить ненормаль­ность изображаемой жизни: «Видят мужики: хоть и глупый у них помещик, а разум ему дан большой» («Дикий помещик»).

Художественное своеобразие щедринских ска­зок определяется и наличием в них элементов сказочной поэтики. К ним принято относить: за­чины («В некотором царстве, в некотором госу­дарстве жилбыл помещик», «Жили да были два

генерала»); присказки («по щучьему веленью», «сказано — сделано»); троекратное повторение мотива, эпизода и т, п. (три Топтыгиных, три ви­зита гостей к Дикому помещику и т. д.)   Но ска­зочный мир Щедрина «не растворяется в народ­нопоэтической стихии^. Сказки соединяют в се­бе разные речевые планы: в «Повести о том_ткак...» сочетаются нейтральная лексика, просто­речия, сказочные обороты и канцеляризмы, что обусловлено социальной принадлежностью пер­сонажей» В «Медведе на воеводстве» соединяют­ся просторечия, жаргонизмы, нейтральная лек­сика, а также пародируется стиль государствен­ных официальных документов.

Все многообразие средств художественной изо­бразительности помогает Щедрину сделать сказ­ку средством наиболее обобщенного и в то же время точного воссоздания современного писате­лю общества. Писателю удалось создать жанро­вую форму, отличавшуюся художественным со­вершенством, имеющую точный политический адрес и в то же время наполненную глубоким об­щечеловеческим содержанием.