Художественное своеобразие романа тихий дон Художественное своеобразие романа «Тихий Дон». Создание совершеннейшего романа-эпопеи в XX в., в котором «жизнь изображена в формах самой жизни, панорамы событий и лиц», — это творческий подвиг Шолохова, художника новой эпохи. Переоценить его невозможно. Михаил Шолохов показал целую систему взаимосвязанных героев, которые обрели биографию, развернули в себе яркие и новые жизнеощущения, целый спектр трагических раздумий о родине, о доме, семье именно в эпоху революций. Традиционный «маленький человек», даже такой, как Пантелей Прокофьевич или его тихая спутница жизни Ильинична, нашел в себе силы активно противостоять вихрям истории, бороться за свою идею жизни. Роман Шолохова — это история труднейших нравственных восхождений Ильиничны-матери, Аксиньи как любящей женщины, готовой во всем разделить судьбу любимого человека, Дуняшки, почти по-матерински жалеющей брата. Даже Прохор Зыков, ординарец Григория Мелехова, долгое время комически повторяющий трагический путь своего командира, в конце повествования обрел завершенность судьбы, человеческую значимость. Замечательной победой Шолохова-реалиста стало то, что все его вымышленные герои — та же Наталья Мелехова, Аксинья и тем более Григорий — оказались в целом гораздо богаче, интереснее, «биографичнее», чем герои реальные (Корнилов, Каледин, Краснов и др.). Обогащение биографий, сотворение великих судеб былых «маленьких людей» стало возможным благодаря многим обстоятельствам. Прежде всего особому «лабиринту сцеплений» (Л. Н. Толстой), т. е. воздействию одного героя на другого, их сближениям и отталкиваниям, сходству или контрастности. Ведь роман — это не просто большое пространство, обилие героев, длительное время действия. Автор романа, с одной стороны, должен вводить новых героев, а с другой — убирать со сценической площадки уже имеющихся, отодвигать их куда-то. Но читатель не должен «забывать» их, должен ждать встречи с ними. И, удивляясь, узнавать их, хотя каждому новому явлению знакомого героя — проследите только за Григорием в юности, Григорием после болезни, Григорием во время грустной встречи с Аксиньей, говорящим ей «Здравствуй, Аксинья, дорогая!», — соответствует и новый вариант портрета, тип речи, система жестов. Задумайтесь на миг: какой удивительный круговорот встреч и расставаний с героями сотворен Шолоховым в романе, как переплетены линии судеб героев! Встречи, разлуки, утраты имеют глубочайшую причинно-следственную взаимосвязь... Безусловно, прав ТТ. Палиевский, говоря о мировом значении «Тихого Дона», что «общая атмосфера жизни и ее давление... у Шолохова намного суровее, чем обычно у классиков мировой литературы», что это «свирепый реализм», что «перед нами род какой-то особой трезвости, не той трезвости, которая без мечты, но трезвости в мечте, порыва к полноте сил». В «Тихом Доне» временами трудно отделить авторскую речь и голоса персонажей, лирические отступления, описания (солнца, степи, неба) и неторопливые самообъяснения героев, стихию бытописательства. Шолохов умножает прозорливость героев, обогащает их восприятие мира. Безусловно, целые фрагменты пейзажной лирики отмечены присутствием авторского голоса. «В небе, налитая синим, косо стояла золотая чаша молодого месяца, дрожали звезды, зачарованная ткалась тишина»; «низкий, иссеченный мукой голос звучал тускло» и т. п. Совершенно неожиданно в повествовании о казачестве звучит сравнение поля боя, убитой лошади (вернее, ее .ноги) с «безголовой часовней» и все последующие словесные краски: «...на лошадь круговиной упал снопик лучей, и нога с плотно прилежащей шерстью неотразимо зацвела, как некая чудесная, безлистая ветвь, украшенная апельсинным цветом». Такие пейзажи кажутся порой приложенными к действию, автономными. Но, с другой стороны, стихия народной речи, фольклора, донских песен так властно вторгается в звучание авторского голоса, что возникает особый полифонизм, взаимодействие голосов: «стремя Дона» (а не «стремнина»); «меж замшелых глыб» (а не «между»); «Дуняшка... прожгла по базу» (т. е. стремительно пробежала); «со скотиньего база» (а не «скотного»); «живущий» (а не «живучий») и т. п. Все это говорит, как заметил Ф. Г. Бирюков, что «в выборе слова Шолохов опирается на исключительное знание народного языка».
|
Главная 
