В романе ясно прослеживаются два стилистических потока. В изображении «красной Москвы» используется искрометный фельетонный слог, отточенный Булгаковым в пору работы в «Гудке». Автор утрирует язык «совкового» обывателя почти в «зощен-ковском» ключе и пародирует его в развязной и хамской речи притворщика и «наглого гаера» Коровьева-Фагота, слуги дьявола («Колода эта таперича, уважаемые граждане, находится в седьмом ряду у гражданина Парчевского, как раз между трехрублевкой и повесткой о вызове в суд по делу об уплате алиментов гражданке Зельковой» и т.д.). Совсем в ином ключе, однако, построен «роман в романе», который живет в воображении одновременно и Воланда-дьявола, и затравленного критиками писателя-Мастера. Это роман о Пон-тии Пилате и о Том, Кого не смеет ослушаться и сам дьявол, — об Иешуа. Уже говорилось в специальной литературе, что стилистически этот «роман в романе» заставляет вспомнить «нагую» пушкинскую прозу и являет собой высокий, строгий реализм, выверенный в мельчайших деталях и подробностях. Таким образом, у Булгакова далекая библейская Иудея стала как бы реальностью, в то время как все происходящее вокруг Мастера (все, кроме его любви к прекрасной Маргарите) видится сплошным нелепым сном.
|
Главная 
