В 1840-х годах у Толстого сложился свой взгляд на отечественную историю, своя концепция ее, связанная с романтическими, христианскими убеждениями поэта. Со­гласно этим убеждениям существует Божий замысел о Рос­сии, который для нее непреложен, но от которого она от­клоняется в своем историческом пути. Этот замысел, этот идеал Святой Руси отчетливо наметился на заре нашей ис­тории в Киевский ее период. Затем последовало отступле­ние от него, связанное с монголо-татарским нашествием, наложившим свою трагическую печать как на Московский, так и на Петербургский периоды нашей истории. В отли­чие от славянофилов Толстой не идеализировал Москов­скую централизованную государственность, видя в ней про­должение ханского деспотизма и самовластия. Черными красками описывал Толстой правление Ивана Грозного. Но и к современному государству российской бюрократии, осо­бенно окрепшей в годы царствования Николая I, Толстой питал нескрываемое отвращение. Его идеалом была арис­тократическая боярско-княжеская республика, где все государственные вопросы решались «на миру», где вели­кий князь не обожествлял себя и не противопоставлял своим подданным, где чувство рыцарской чести определя­ло все его действия и поступки. Толстой идеализировал вечевой строй древнего Новгорода, но делал это иначе, чем декабристы, которые видели в нем проявление народовлас­тия. Толстой же считал новгородское вече образцом «рес­публики в высшей степени аристократической». Вслед за Пушкиным Толстой видел в дворянской аристократии с древними родовыми корнями опору государственности. Он с тревогой воспринимал ее оскудение, ее вытеснение служилой бюрократией. Отрицал он и славянофильскую идею русской самобытности, полагая, что в золотой пери­од своей истории, в эпоху Киевской Руси, русская нацио­нальная культура и государственность имели европейский характер, что русские князья вступали в кровное родство с великокняжескими дворами Западной Европы и Сканди­навии. Это единство основывалось на общем для России и Западной Европы индоевропейском происхождении наро­дов, на родственных генетических корнях, проявляющих­ся в их языке и фольклоре.

В исторических балладах Толстой широко использовал сюжеты «Истории государства Российского» Н. М. Карам­зина. Как писал исследователь творчества Толстого И. Г. Ямпольский, «две черты автора «Истории государ­ства Российского» были особенно близки Толстому: дидак­тизм, морализация, с одной стороны, и психологизация исторических деятелей и их поступков — с другой. Исто­рические процессы и факты Толстой рассматривал с точки зрения моральных норм, которые казались ему одинаково применимыми и к далекому прошлому, и к сегодняшнему дню, и к будущему». Ведь Божий замысел о России, как полагал Толстой, не складывался в ходе ее исторического развития, а предшествовал ему как норма и образец, к ко­торому наша страна должна стремиться. Он оставался и ос­танется вечным и неизменным на все времена.

В исторической балладе «Василий Шибанов» этому иде­алу верен не взбунтовавшийся князь Курбский и не госу­дарь Иван Грозный, а человек из народа, простой слуга Василий Шибанов. В основу сюжета баллады положено пре­дание из «Истории государства Российского» Карамзина: «Первым делом Курбского было изъясниться с Иоанном: открыть душу свою, исполненную горести и негодования. В порыве сильных чувств он написал письмо к царю; усердный слуга, единственный товарищ его, взялся доста­вить оное и сдержал слово: подал запечатанную бумагу са­мому государю в Москве, на Красном крыльце, сказав: «От господина моего, твоего изгнанника, князя Андрея Михай­ловича». Гневный царь ударил его в ногу острым жезлом своим; кровь лилася из язвы; слуга, стоя неподвижно, без­молвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать вслух письмо Курбского... Иоанн выслушал чтение письма и ве­лел пытать вручителя, чтобы узнать от него все обстоятель­ства побега, все тайные связи, всех единомышленников Курбского в Москве. Добродетельный слуга, именем Васи­лий Шибанов... не объявил ничего; в ужасных муках хва­лил своего отца-господина; радовался мыслию, что за него умирает».

Однако в балладе Толстого Василий Шибанов умирает не за отца-господина Андрея Курбского, как у Карамзина, а за Святую Русь. Простой человек из народа духовно воз­вышается как над своим господином, так и над грозным царем. «Именно этому скромному рабу суждено дать урок царю, забывшему о своем долге перед подданными, и по­срамить князя, принесшего верного слугу в жертву — «за сладостный миг укоризны», — замечает Л. М. Лотман. — Оба антипода политической борьбы, изображенной в балла­де, не только характеризуются одними и теми же чертами (злобой, гордостью, честолюбием одержимы как Иоанн, так и Андрей Курбский), оба они находятся в одинаковом по­ложении — царь окружен почетом и раболепным поклоне­нием, Курбскому в Литве «всяк... честь воздает», но обо­их не радует почет, и действия их носят сходный характер: Курбский, не задумываясь, губит, как и царь, своего вер­ного слугу. Чисто человеческое отношение к царю и к Курбскому (недаром царь говорит о Шибанове: «Ты не раб, а товарищ и друг»), свобода от интересов личного успеха и славы подымают Шибанова над сильными мира сего...» Он живет и умирает с мыслью о Боге и Святой Руси.