БОРИС ЛЕОНИДОВИЧ ПАСТЕРНАК (1890—1960)
Начальная пора. Свое понимание природы искусства Борис Пастернак сформулировал очень рано: «Книга, — писал он в 1919г.,— есть кубический кусок горячей, дымящейся совести — и больше ничего», И при этом настаивал: «...единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас». Жизни он оставался верен всегда, но свое место в ней нашел не сразу — не сразу осознал свое истинное призвание. Борис Леонидович Пастернак родился 10 февраля (29 января) 1890г. в Москве, в семье известного художника Л. О. Пастернака, матерью будущего поэта была известная пианистка Р.И.Кауфман. В доме родителей царили искусство, музыка, литература. Здесь бывали Л. Н. Толстой, композитор А. Н. Скрябин, художники В. А. Серов, М. А. Врубель, немецкий поэт Р.-М. Рильке. Встречи с ними способствовали раннему созреванию личности Пастернака. Решив посвятить свою жизнь музыке, он несколько лет занимается теорией композиции. Занятия эти были прерваны им внезапно: Пастернак решает всерьез заняться философией, поступив на историко-филологический факультет Московского университета. С целью совершенствования в науке он едет в 1912 г. в Германию, где в течение семестра занимается в Марбургском университете. Столь же внезапно пришло решение оставить философию, несмотря на явные успехи в этой области. Сильнее всего оказалось давнее увлечение поэзией, которая и стала для него делом всей жизни. В 1914г. вышла первая книга его стихов «Близнец в тучах». Пастернак впоследствии признавался, что «часто жалел» о выпуске этой «незрелой книжки». И о второй своей книге «Поверх барьеров» (1917) он будет отзываться позже весьма резко. Книгой, по-настоящему открывшей поэта читателю, стала «Сестра моя — жизнь» (1922), в подзаголовке которой стояло — «Лето 1917 года». Именно тогда жившее в поэте ощущение первородности природы впервые совпало с ощущением того, что происходящий в жизни страны и ее народа переворот может быть осмыслен и оценен лишь в категориях столь же масштабных. Как было отмечено Пастернаком, в это время «заразительная всеобщность... подъема стирала границу между человеком и природой». Вскоре после революции страну покинули родители и сестра поэта. Пастернак остался в России. В 1922 г. он выехал в Германию, пробыл там около года. Эмиграции он сторонился, предпочитая встречаться с теми из писателей, которые собирались вернуться в Россию. Берлин, где жили тогда многие из русских эмигрантов, он в одном из писем назвал «ненужным мне», «бескачественным и сверхколичественным городом». Стихи Пастернака порождены неистребимой верой в жизнь, радостным удивлением перед ее красотой. Об этом сказано уже в одном из самых ранних стихотворений поэта: Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, Пока грохочущая слякоть Весною черною горит. Высшей мерой проявления жизни, носительницей ее смысла была для поэта природа, выступающая в качестве образца. И воспринимается она не как тема, а как источник человеческой жизни: обращение к природе позволяет понять, объяснить события, происходящие в мире, в человеческой судьбе. Она — на равных с человеком: «У плетня Меж мокрых веток с ветром бледным Шел спор. Я замер. Про меня!» Жизнь, пьянящая радость ощущения своей слиянности со всем живым определяет строй стихов, которые по-настоящему открыли поэта читателю: «Куда мне радость деть свою? В стихи, в графленую осьмину?» В предельной напряженности чувств, ломающих привычные рамки, в неудержимости потока эмоций открывается связь стихов Пастернака с породившей их эпохой. Если принадлежащие ей события остаются за пределами стихотворений, то внутренний мир человека, жившего в эпоху грандиозных социальных сдвигов, ярко воссоздается поэтом. Для Пастернака поэзия — высота, валяющаяся под ногами: примечательно это соединение противоположных понятий. На этом поэт настаивал: искусство, не копируя жизнь, вбирает ее в себя, чтобы выявить ее смысл, лежащие в ее основании Истину и Добро. Вот почему Пастернак был убежден, что настоящее искусство не нуждается в романтических преувеличениях и украшательствах — оно всегда реалистично, если понимать под реализмом «особый градус искусства, высшую степень авторской точности». В основе лирического сюжета в книге стихов «Сестра моя — жизнь» — любовный роман. Он имеет временные границы: начавшись весной («О неженка, во имя прежних И в этот раз твой Наряд щебечет, как подснежник, Апрелю: „Здравствуй!"»), он бурно развивается знойным летом («Степь», «Душная ночь»), а осень становится для влюбленных порой расставания («Осень. Изжелта-серый бисер нижется. Ах, как и тебе, прель, мне смерть, Как приелось жить!»). Все приметы мира, в котором живет — любит, испытывает счастье, страдает — человек, встают в стихах в его опаленном страстью восприятии. Мир и его восприятие, мир и человек предстают как целое: гроза, которая, «как жрец, сожгла сирень И дымом жертвенным застлала Глаза и тучи», выглядит и как вспышка страсти: «Теперь, теперь приблизь лицо, и, в озареньи Святого лета твоего, Раздую я в пожар его!» Пейзаж является в этих стихах едва ли не главным героем, но дан он в восприятии поэта, обладает лирической условностью. Порою она обнажена, например, прямыми параллелями между героем стихов и садом: «Ужасный! — Капнет и вслушается. Все он ли один на свете, Мнет ветку в окне, как кружевце, Или есть свидетель». В лирике Пастернака 20-х гг. предстает мир, утративший устойчивость: состояние его, воссоздаваемое с ощутимой достоверностью, находит объяснение как в самой эпохе, так и в специфичности положения искусства (и художника) в ней. Место человека в истории — вот едва ли не важнейшая проблема в творчестве Пастернака. Проблема мучительная, острая, вызывающая появление слов, которые свидетельствуют о тщетности попыток преодолеть царящий в мире хаос: «Век мой безумный, когда образумлю Темп потемнелый былого бездонного?» Но и смириться с этим хаосом поэт не может. Спасительным представляется обращение к поэзии (и имени) Пушкина: и цикле стихов «Тема с вариациями» (1918) Пастернак в художнике, в творчестве ищет источник силы, способной противостоять стихии разрушения, бушующей в современном мире. Закономерен и его выход к поэтическому эпосу, открывающему возможность художественного осмысления силовых линии эпохи: по мнению поэта, «эпос внушен временем», позволяя впрямую выйти к истории. Но это было совсем не просто, и в первой у Пастернака поэме «Высокая болезнь» (1923) слово «ребус» оказывалось равно применимым и к эпохе («Мелькает движущийся ребус»), и к ее отражению в поэме («Ах, эпос, крепость, Зачем вы задаете ребус?»). И это происходит потому, что связь человека и времени, возникая, не получает закрепления, и объяснение этому можно найти в словах: «Тяжелый строй, ты стоишь Трои, Что будет, то давно в былом». Для понимания позиции поэта, которая обнаруживает себя в его творчестве, существенны слова из автобиографического наброска: «В революции дорожу больше всего ее нравственным смыслом. Отдаленно сравнил бы его с действием Толстого, возведенным в бесконечную степень. Сначала же нравственно уничтоженный ее обличительными крайностями, не раз чувствовал себя потом вновь и вновь уничтоженным ими, если брать ее дух во всей широте и строгости. Помнить и не забывать его всегда приходилось самому — жизнь о нем не напоминала». Тут важно и осознание нравственного величия революции, которая для Пастернака не нуждалась в оправдании, ибо по значению своему соприродна, и ощущение своей не-слиянности с теми ее проявлениями, которые названы «обличительными крайностями*. Основанием для уверенности в том, что можно противостоять разрушительным силам, которыми — наряду с созидательными — обладает история, служила для Пастернака убежденность не только в животворящей способности природы, но и в спасительной для жизни мощи творчества, искусства. Примечательно уже то, что, пытаясь выйти к пониманию сути мира, жизни, законов ее движения, развития, поэт особенно охотно вел поиск не на просторах истории, а в той реальности, которая буквально лежала под ногами. Границы между большим миром человечества и тем, в котором живет отдельный человек, у Пастернака стерты. Мир для поэта не предмет изображения, не место действия — он свидетель, а то и равноправный участник того, что происходит в жизни человека. «Из тифозной тоски тюфяков Вон на воздух широт образцовый! Он мне брат и рука. Он таков, Что тебе, как письмо, адресован». В этом стихотворении любовная драма (переживавшаяся тогда самим поэтом, создававшим новую семью) вырывается из-под кровли дома и только в пространстве, очерченном не стенами, а горизонтом, в разговоре «по-альпийски» может получить достойное человека разрешение. Пастернак чрезвычайно внимателен к подробностям, зорко подмечает и тщательно выписывает их. Они часто отстоят в действительности очень далеко, различаются масштабами и достоинствами, но стягиваются воедино, участвуя в создании целостного образа мира. На этой целостности поэт настаивал: Поэзия, не поступайся ширью, Храни живую точность: точность тайн. Не занимайся точками в пунктире И зерен в мере хлеба не считай.
|