В первое пореформенное лето 1861 года Некрасов
написал стихотворение «Крестьянские дети», в котором воспел суровую прозу и
высокую поэзию крестьянского детства, призвал хранить в чистоте вечные
нравственные ценности, связанные с трудом на земле, — то самое христианское
«вековое наследство», которое Некрасов считал истоком русского национального
характера:
Играйте же, дети! Растите на воле! На то вам и
красное детство дано, Чтоб вечно любить это скудное поле, Чтоб вечно вам милым
казалось оно.
Любовь к «скудному полю» требует прежде всего
духовного, детски бескорыстного к нему отношения. Эта любовь неподвластна
земным, материальным мотивам, она выше всего конечного и преходящего. Потому
Некрасов и подчеркивает здесь тему вечности, призывая «вечно любить» «вечно
милое, скудное поле».
Русский народ верил, что лишь тем откроются в
будущей жизни небесные блага, кто здесь, на земле, проводит время не в
праздности, а в праведных трудах. Отсюда — особая трудовая этика русского
крестьянина: труд им воспринимается как дело священное, в котором важно не
только достижение материальных благ, но и духовно-нравственное начало. Потому
и песнь строителей в «Железной дороге» Некрасова не сводится к обличению эксплуататоров.
Пафос ее еще и в другом: на пережитые страдания труженики-страстотерпцы
указывают не с тем, чтобы разжалобить нас. Страдания только укрепляют в их
сознании величие трудового подвижничества. Умереть «со славою» для православных
мирян значило умереть в праведном труде, «Божьими ратниками». Строителям
железной дороги «любо» видеть свой труд, а «привычку к труду благородную»
«высокорослого, больного белоруса» поэт советует перенять господскому мальчику
Ване.
Тема трудового богатырства, развивающая мотивы
былины о Микуле Селяниновиче, — одна из ведущих в творчестве Некрасова. Поэт
знает, что крестьянский труд в северном краю на скудном русском поле в лучшем
случае дает мужику то, о чем он просит в молитве Господней, — «хлеб насущный»,
то есть ровно столько, сколько нужно для скромного достатка и поддержания
жизни. Сама природа приглушает в русском человеке материальные стимулы труда,
но зато сполна мобилизует другие, духовные его мотивы. Без высшей духовной
санкции труд в России теряет свою красоту и поэтический смысл.
Именно так, безлюбовно и брезгливо, смотрят на
мужика в «Сценах из лирической комедии «Медвежья охота» люди, далекие от
православной духовности, — князь Вое-хотский и барон фон дер Гребен:
Его сама природа осудила На грубый труд,
неблагодарный бой И от отчаянья разумно оградила Невежества спасительной
броней.
То, что богатым инородцам, лишенным
национального чувства, кажется «броней невежества», в действительности является
высшей степенью христианской одухотворенности, данной народу православием и
поддерживаемой в нем даже природными условиями существования. Не случайно
«Сцены из лирической комедии «Медвежья охота» завершает «Песня о труде»,
поэтически опровергающая безотрадный взгляд на крестьянский труд оторванных от
национальных корней высших сословий русского общества:
Кому бросаются в глаза В труде одни мозоли, Тот
глуп, не смыслит ни аза! Страдает праздность боле.
Труд как форма «духовного делания» был близок и
самому Некрасову, глубоко усвоившему народную мораль, крестьянскую трудовую
этику. Уже на смертном одре, обращаясь к своему другу, он сказал:
Пододвинь перо, бумагу, книги! Милый друг!
Легенду я слыхал: Пали с плеч подвижника вериги, И подвижник мертвый пал!
«Работа великая» — самый надежный способ
духовного спасения. Эта вера народная отразилась в легенде «О двух великих
грешниках» из поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Господь присудил
Кудеяру-разбойнику срезать ножом, орудием его разбойных бесчинств, вековой
дуб, под сенью которого он нашел молитвенное уединение: «Будет работа великая,
/ Будет награда за труд, / Только что рухнется дерево — / Цепи греха упадут».
Здесь уже совсем не обозначена практическая, земная цель труда: никакой корысти
«работа великая», выполняемая Кудеяром, никому не принесет. Труд отшельника
представлен в идеальном и чистом виде как путь к вечному спасению. |