На перепутьях истории. Когда началась мировая война, Пришвин отправился корреспондентом газеты на передовую. Его иллюзии о том, что война может сблизить народ и власть, быстро рассеялись, и он начинает протестовать против бессмысленных жертв. Война антигуманна — вот главная мысль всех его статей и очерков. Как и вся передовая интеллигенция России, художник горячо приветствовал Февральскую революцию. Вскоре он вошел в литературное объединение «Скифы», принадлежавшие к нему писатели — В. Брюсов, А. Белый, С. Есенин, Н. Клюев, А. Ремизов, Е. Замятин и другие — разделяли взгляды левых эсеров, ориентировавшихся на крестьянство, русскую деревню, а не на пролетариат, пытались «соединить» христианство с социализмом. После Октября Пришвин стал сотрудничать в эсеровской печати — газетах «Дело народа», «Воля народа», «Раннее утро» до их закрытия как контрреволюционных. Его статьи близки к «Несвоевременным мыслям» М. Горького, «Окаянным дням» И. Бунина — те же непримиримость, зоркость наблюдений, жесткость оценок, отвращение к погрому, который «становится на место революции», обвинение советской власти в подавлении свободы мысли и слова. Очень злой, едкой статьей, язвительно озаглавленной «Большевик из „Балаганчика"», откликнулся Пришвин на призыв Блока к интеллигенции «слушать музыку революции », сотрудничать с советской властью. Его возмутила статья «Интеллигенция и революция», и он написал, что на «большом Суде у тех, кто владеет Словом, „спросят ответ огненный", и слово скучающего барина там не примется». Пришвин не хотел оскорбить поэта, ему было больно, что такой чуткий человек не видел правды происходящего. Идейный спор был продолжен и в произведениях: одновременно пишутся пришвинский рассказ «Голубое знамя» и поэма Блока «Двенадцать», резко различающиеся по идейному содержанию. Весной 1918 г. Михаил Михайлович переехал на родину, в Хрущеве, получил земельный надел и занялся крестьянским трудом. Из деревни он посылал в газеты заметки. В них часто говорится о «разрушительном характере революции» — разгроме имений, грабежах, уничтожении парков и лесов. Пришвин не мог принять в наступившем «мужицком рае», что «все равны и все нищие». Вскоре начинаются для писателя мучительные «годы робинзонады». Несмотря на хорошее отношение к нему крестьян, по приказу властей Пришвина выдворили из Хрущева как бывшего помещика. Он сменил много мест жительства, работал учителем литературы в Ельце и на Смоленщине, создавал библиотеки, музеи, кружки краеведения, даже на недолгий срок вернулся к занятиям агрономией. Но он продолжал много и упорно работать над произведениями, дожидаясь того времени, когда «явится спрос на художественную литературу». Когда в период нэпа возобновился выход ряда изданий, Пришвин появился в Москве с охотничьей сумкой, набитой рукописями. Несколько произведений удалось опубликовать. Повесть «Мирская чаша», которую писатель считал своей «коренной вещью», в редакции отклонили. В ней он рассказал о пережитом им самим и жителями села Алексино на Смоленщине в 1921 — 1922гг.—о всеобщей озлобленности, расколе в крестьянстве, вызванном разным отношением к советской власти, сопротивлении «старого мира» и насилии со стороны представителей новой власти. И хотя действие повести он перенес в 1919 г., книгу публиковать отказались. Пришвин, не хотевший печатать ее за границей, обратился за поддержкой к Троцкому и получил от него ответ: «Признаю за вещью крупные художественные достоинства, но с политической точки зрения она сплошь контрреволюционна». У писателя вырываются горькие слова: «Вот и паспорт мне дан... Понял, что в России... никогда не напишу легальной вещи, потому что мне видны только страдания бедных людей». Впервые повесть была напечатана полностью лишь в 1989 г.
|
Главная 
