Литература
Пятница, 29.03.2024, 15:06
Приветствую Вас Гость | RSS
 
Главная БлогРегистрацияВход
Меню сайта
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 1344
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » 2012 » Ноябрь » 24 » Осмысление событий революции и судьбы России
22:31
Осмысление событий революции и судьбы России
Осмысление событий революции и судьбы России: «Пролетарские культурно-просветительные организации» (Пролеткульт), «Кузница». Современный читатель, обращаясь к истокам новой литературы — они, между прочим, и в публицистике «Правды», «Известий» 1917—1919 гг., в языке листовок и плакатов, в частушках и песнях, «Окнах РОСТА»,— должен усвоить хоть частично язык этой эпохи. Это не так и трудно и одновременно интересно... Так, если мы откроем одну из книг Н. А. Клюева («Песнослов» (1919), «Избяные песни» (1920) и др.), то можем прочесть, скажем, такое обращение «деревни» к «заводу», «крестьянской» музы к «заводской», «избы» к «молоту»:
Мы — ржаные, толоконные, Пестрядинные, запечные, Вы — чугунные, бетонные, Электрические, млечные...
Кто эти «мы», имеющие дело с «толокном» (т. е. в избе толченной, немолотой мукой, чаще всего овсяной), с «пестрядью» (т. е. домотканой пеньковой, грубой тканью, идущей на рабочие халаты, шаровары)? Кто эти «вы», живущие среди бетона, чугуна, песен молота, созвучий «шлака и олова», образов Млечного Пути?
Современникам Н. Клюева и Владимира Кириллова, которому и посвящено это стихотворение, все было понятно. Речь шла о своеобразном соперничестве есенинского жеребенка и паровоза, новокрестьянских и пролетарских поэтов, одного мифа о России с другим.
Как возникли Пролеткульт и  «Кузница»?
«Пролетарские культурно-просветительные организации» (Пролеткульт) возникли, как известно, незадолго до Октября. Цель их определялась достаточно громко: «выработка самостоятельной духовной культуры». После Октября тысячи молодых рабочих, ремесленников, людей из низовой России пришли учиться стихотворству, рисованию, искусству театра. Идейным руководителем этой неискушенной молодежи (и даже людей с жизненным опытом) оказался А. А. Богданов (1873—1928), социолог и философ, раскритикованный В. И. Лениным в 1908 г. за отступления от материализма, творец «Всеобщей организационной науки», первого опыта создания современной информатики и кибернетики. Если В. И. Ленин с грустной иронией в адрес одного из вождей Пролеткульта замечал: «Учиться надо автору не „пролетарской" науке, а просто науке»,— то А. А. Богданов сочинял удивительно льстивые предисловия именно к неученым, но «ура-пролетарским» стихотворным книжкам.
Пролетарская поэзия «Кузницы» (1920—1923) — это всецело порождение первого этапа в становлении новой литературы, абстрактно-мифологического осмысления Октября. Она вышла из Пролеткульта, в ней были яркие индивидуальности — Владимир Кириллов (1890—1943), Михаил Герасимов (1889—1939), Василий Александровский (1897—1934), Василий Казин (1898—1981) и др. Но как нивелировала эти индивидуальности магия грандиозности, больших чисел и пространств, пресловутый «космизм»! Коллективная программа управляла ими — от выбора названий книг до выбора оттенков словесных красок: «Мы» и «Железный мессия» В. Кириллова с его призывами («Во имя нашего Завтра — сожжем Рафаэля»), «Мускулы тяжести просят» (1918) В. Александровского, «Железные цветы» (1919), «Завод весенний» (1919) и «Железное цветенье» (1923) М. Герасимова, «Поэзия рабочего удара» (1918) А. Гастева (до 1926 г. было шесть переизданий этой книги о поющих машинах, о душе без лирики и эмоций), «Рабочий май» (1922) В. Казина... Такова топонимика этой поэзии. Перекричать пролетарских поэтов, превращавших Россию в космическое тело, в какую-то раскаленную «докрасна» комету, а реальный рабочий класс в огромного истукана с молотом, с булыжником, в гору мускулов, было почти невозможно.
Как жили многие русские писатели в первые месяцы и годы после Октября? Атмосферу тяжкой нужды, выживания, голода и холода, мелочной зависимости от управдома, коменданта, «прикрепляющего» человека к скудному пайковому снабжению, прекрасно передал петербургский поэт Вильгельм Зоргенфрей, друг А. А. Блока, в стихотворении «Над Невой»:
Гражданина окликает
Гражданин:
— Что сегодня, гражданин, На обед?
Прикреплялись, гражданин, Или нет?
— Я сегодня, гражданин,
Плохо спал: Душу я на керосин
Обменял. (Сб. «Страстная неделя», 1920)
Однако страшнее бытовых невзгод была растущая несвобода. Она заставляла искать особой «тайной свободы» (А. Блок). В связи с закрытием оппозиционных изданий, натиском цензуры возникла особая форма выражения «тайной свободы» — так называемая дневниковая проза, «осколочное» бытописательство, собирание общих впечатлений по крупицам, осколкам, в форме мгновенного фотоснимка. «В ритме дней» (1918) — так назвал свою серию статей о революции П. Муратов. «Дни» В. В. Шульгина, «Окаянные дни» И. А. Бунина — эти установочные обозначения нового жанра миниатюр были весьма характерны.
В чем повествовательная особенность жанра «дневниковой» прозы, письма-послания, рассчитанного на активнейшее творческое, а не только житейско-бытовое восприятие?
Известный русский писатель Леонид Андреев, не принявший Октября, оказался «независимым» уже в Финляндии, на памятной всей русской культуре своей даче на Черной речке, в кабинете со статуей Медичи и картиной Н. К. Рериха.
На этом пепелище России, сидя в неуклюже-громоздкой вилле, он ощутил страшную серию утрат и создал в письме Н. К. Рериху маленький шедевр прозы исповедального стиля. В сущности это почтовая проза, способная стать основой цикла миниатюр, у нее есть недосказанность, сулящая возможность продолжения. Л. Н. Андреев создает свой портрет на фоне разлома эпох:
«Все мои несчастья сводятся к одному — нет дома. Был прежде маленький дом и Финляндия, с которыми сжился. Наступит, бывало, осень, потемнеют ночи, и с радостью думаешь о тепле, свете, кабинете, сохраняющем следы десятилетней работы и мысли. Или из города с радостью бежишь домой — в тишину и „свое". Был и большой дом — Россия с ее могучей опорой, силой и простором. Был и самый просторный мой дом — искусство, творчество, куда уходила душа. И все пропало. Вместо маленького дома — холодная, обворованная дача с выбитыми стеклами, а кругом чужая и враждебная Финляндия. Нет России, нет и творчества. Так жутко мне без моего царства, и словно потерял я всякую защиту от мира. И некуда прятаться ни от осенних ночей, ни от печали, ни от болезни. Изгнанник трижды — из дома, из России и из творчества, я страшнее всего ощущаю для себя потерю последнего, испытываю тоску по беллетристике, подобную тоске по родине».
Не правда ли — это уже и не письмо? Скорее маленькое стихотворение в прозе, послание одного эмигранта другому, страничка дневника не для одного себя! И точно так же — в виде посланий или «олитературенных» житейских заметок, мимолетностей — построен и «Апокалипсис нашего времени» В. В. Розанова, посылаемый больным и почти умирающим публицистом из Сергиева Посада каждые две недели или раз в месяц. Куда он посылал его? В «Книжный угол» — маленький журнал, выходивший с перерывами в Петербурге. Откуда посылался «Апокалипсис»? Только ли из святого для России места, из Лавры, знавшей Сергия Радонежского, писал этот художник? Он писал как бы из какой-то собирательной точки общероссийской катастрофы, с тонущего корабля, из волн потопа, резко сгущая, концентрируя свои несчастья (как и Л. Н. Андреев). В. Розанов лишился, судя по отрывку «Божественной комедии», сразу и своего дома, и России, и родной истории:
«...С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русской Историею железный занавес.
—  Представление окончилось. Публика встала.
—  Пора надевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись.
Но ни шуб, ни домов не оказалось».
«Окаянные дни» (1918—1920) И. А. Бунина по своему характеру принадлежат к интимной, даже «потаенной» литературе, как и опубликованные ныне дневники М. М. Пришвина 20-х гг. Авторы их прекрасно осознавали опасность не только публикации, но и написания их, потому они тщательно скрывали свои дневники. «Окаянные дни» — это история сопротивления души измельчанию, оподлению, угасанию духа. Иван Бунин, видя так называемое углубление революции в Москве, Петербурге, Одессе, Киеве, не просто негодует (как негодовал В. Г. Короленко в письмах Луначарскому против фактов смертной казни без суда). Он мучительно ищет истоки этой всеобщей катастрофы, поражения культуры, следы «преступления русской литературы», всегда забывавшей напоминать народу, что и у него есть обязанности, есть ответственность за Россию. Проезжая через Россию и Украину в Одессу, еще свободную от большевиков, Бунин видит: 1) множество станций, залитых рвотой и нечистотами, оглашаемых дикими, надрывными, пьяными воплями с песнями, т. е. «музыкой революции»; 2) удиравших с фронта «скифов»...
Что такое «скифство» как особая историко-философская концепция, объединявшая А. Блока, А. Белого, Н. Клюева и отчасти Б. Пильняка в каком-то духовном братстве? Эту концепцию, очередной красивый миф о России, революции, народе, активно излагал, особенно в альманахе «Скифы», критик Р. Иванов-Разумник. Он предлагал такое книжное понимание народа: скифство, т. е. дух свободы, вольности, простора; исторические скифы жили от Инда и Ганга до Севера — это скрытая, непроявленная душа русского народа, крестьянства. Революция высвободила это начало, обновила, омолодила Русь: воля скифов заявила о себе, стало отчетливо видно, насколько «стара», ветха Европа перед мятежной Россией, перед Востоком. «Обнимет» скифская Россия ветхую Европу, и хрустнет ее хребет в азиатских лапах. Р. Иванов-Разумник призывал приветствовать революцию как этот скифский вихрь, натиск, бурю, т. е. приветствовать некое фантастическое видение, лебединую песню идеализма.
Для Бунина — это все риторика, словесные ходули; поэтому он с повышенным вниманием выделяет ужасные, отрезвляющие подробности быта — плавающий в Днепре труп в черном костюме и привыкших ко всему людей, не замечающих его, расстрельные подвалы ЧК в Одессе, фигуры комиссаров с револьверами в руках, общую безжизненность, искусственность «революционного правопорядка».
Для Бунина и есенинская страна Инония, и все богоборчество поэта, все его шальные обещания новой опьяняющей религии, рая:
Языком вылижу на иконах я Лики мучеников и святых. Обещаю вам град Инонию, Где живет божество живых! —
это верх слепоты, какого-то падения. В 1925 г. Бунин напишет знаменитую статью «Инония и Китеж» (увы, незадолго до гибели Есенина и через четыре года после смерти Блока).
В таких спорах, муках и борениях шло рождение многомерного, неоднопланового образа России и революции. Не надо его упрощать. Хотя, безусловно, нет нужды во всем соглашаться с Буниным. Александр Блок, герой литературного процесса, с его поэмой «Двенадцать» и «Скифами» был вообще объектом множества несправедливых обвинений. Одни признавали правомерность появления Христа, абсолютно хрупкого, «нематериального» призрака («за вьюгой невидим»), идущего во главе анархической команды («нежной поступью над вьюжной»).

Просмотров: 1914 | Добавил: $Andrei$ | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа
Поиск
Календарь
«  Ноябрь 2012  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
   1234
567891011
12131415161718
19202122232425
2627282930
Друзья сайта
История 

 

Copyright MyCorp © 2024
Бесплатный хостинг uCozЯндекс.Метрика