Подведение итогов. В пору создания романа Пастернак все более укрепляется в убеждении о единстве, целостности мира во всех его проявлениях, но решающими для него продолжают оставаться законы природы. А задача поэзии — связать воедино природное и историческое и тем укрепить единство мира на основаниях добра и красоты, укрепить единство идеала и нормы. Принадлежность обыденного бытию особенно ощутима в стихах Пастернака там, где речь заходит о таких, в общем, обычных переменах в природе. Неизбежно наступившие зазимки свидетельствуют о вечном движении жизни, о ее обновлении, о том, что «чудесами в решете полна зима на даче крайней». И снегопад — чего уж, казалось бы, проще — тоже позволяет испытать чувство приобщения к движению времени: Снег идет, густой-густой. В ногу с ним, стопами теми, В том же темпе, с ленью той Или с той же быстротой, Может быть, проходит время? Поэзия вписывается в жизнь, оказывается ее составной — и к тому же необходимой — частью. «Что значит понимать поэзию? — сказал когда-то поэт. — Это значит понимать жизнь. Иначе — ложная глубина». Позднее об этом же сказано в стихах: «Одна оглядчивость пространства Хотела от меня поэм. Она одна ко мне пристрастна, Я только ей не надоем». Сокровенный смысл человеческого существования, был убежден поэт, в том, чтобы суметь «Привлечь к себе любовь пространства, Услышать будущего зов». В том, чтобы «Быть живым, живым, и только, Живым, и только до конца». Когда-то Пастернак написал: «Я брошен в жизнь, в потоке дней Катящую потоки рода». Но вовсе не щепкой в волнах этого потока чувствует себя герой лирики поэта: в сли-янности с миром — прежде всего с природой — видится ему источник силы, возможность приобщения к вечному круговороту жизни. Потому-то вновь и вновь возвращается поэт в своих стихах к смене времен года: здесь особенно наглядно обнаруживается и течение («поток дней») жизни, и ее устойчивость, находящая выражение в повторяемости, в цикличности. Ах, это сызнова, верно, сегодня Вышел из рощи ночью ручей. Это, как в прежние времена, Сдвинула льдины и вздулась запруда, Это поистине новое чудо, Это, как прежде, снова весна. Приобщение к природе, к миру дает возможность преодолеть и ощущение одиночества, и осознание кратковременности собственного земного бытия — открывает возможность видеть то, что лежит далеко впереди, за очерченными жизнью горизонтами. «За поворотом, в глубине Лесного лога, Готово будущее мне Верней залога». Но еще возможность ощутить собственную силу, подобную той, какой владеет природа с ее очистительными грозами, после которых все оживает, все «дышит, как в раю». «Рука художника еще всесильней Со всех вещей смывает грязь и пыль. Преображенней из его давильни Выходят жизнь, действительность и быль». Полнота доверия к жизни порождала и отношение к смерти как к условию ее (жизни) осуществления. И бессмертие, о котором говорил Юрий Живаго, воспринималось им как вхождение в «состав будущего», в жизнь, что «ежечасно обновляется в неисчислимых сочетаниях и превращениях». Однако войти туда можно было только при условии осознанного поведения личности в истории, при условии сознательного — трудного — выбора своего места в историческом движении. Но у Пастернака бессмертие, вечность — понятия отнюдь не отвлеченные: вечность запросто входит в комнату, и символом ее (вечности) оказывается в одном из последних стихотворений поэта ежегодно — в новогодние праздники — возникающая в доме, а потом исчезающая из него красавица елка:
Будущего недостаточно, Старого, нового мало. Надо, чтоб елкою святочной Вечность средь комнаты стала.
И это так обычно для поэзии — породнить человека с вечностью, заставить его постоянно помнить о том, что «...только жизни впору Все время рваться вверх и вдаль». |