В «Преступлении и наказании» сформировались все ос­новные признаки, отличающие жанровую специфику рома­нов Достоевского. В исследованиях о нем встречается три определения этой специфики. Некоторые литературоведы называют романы Достоевского идеологическими, другие — романами-трагедиями, третьи — романами полифониче­скими. Рассмотрим содержание каждого из этих опреде­лений.

Романы Достоевского идеологические в том смысле, что в них писатель исследует родовую черту русских людей, отмеченную Н. Н. Страховым, — «чрезвычайную серьез­ность, как бы религиозность, с которою они предаются сво­им идеям». Достоевский берет идеи, которые еще только зародились, еще не вошли в жизнь, не стали «материаль­ной силой», которые еще только «носятся в воздухе», — и «высевает» их в души героев — русских людей, наблюдая, какой «урожай» из этого получится. Естественно, что, со­вершая такой эксперимент, писатель далеко опережает свое время. Трагедию фанатического, религиозного отноше­ния человека к «недоконченным» произведениям ума чело­веческого он предчувствует, например, в пророческом сне Раскольникова в финале романа. Этот сон забрасывает се­ти в будущее: в нем, как в капле воды, отражается буду­щий XX век — эпоха идеологических битв и фанатических общественных умопомрачений.

С классической трагедией, общепризнанным мастером которой в мировой литературе является Шекспир, романы-трагедии Достоевского роднит талант писателя схватывать изображением «общее состояние мира». В «Преступлении и наказании», например, Достоевский удваивает и утраи­вает трагическую коллизию, в которую попадает главный герой — Родион Раскольников. В «раскольниковской» си­туации оказываются Мармеладов, его дочь Сонечка, его жена Катерина Ивановна, в аналогичный тупик попадает сестра Раскольникова Дуня и многие другие герои и геро­ини романа. Сквозь «преступление» Раскольникова про­сматривается «преступное состояние мира», в котором жизнь человека покупается ценой унизительных сделок с совестью. Как и Шекспир в своих трагедиях, Достоевский окружает главного героя целой серией двойников. Расколь­ников чувствует отголоски своей бесчеловечной идеи в Лу­жине и Свидригайлове, а потом находит «общую точку», роднящую его с Сонечкой Мармеладовой. В отличие от эпической устремленности романов Толстого, романы-тра­гедии Достоевского тяготеют к единству времени, места и действия. Повествование в «Преступлении и наказании» не выходит за пределы Петербурга, события романа предель­но сконцентрированы во времени, действие сосредоточено вокруг центрального героя. Как в драме, у Достоевского отсутствует прямой авторский голос. Он прорывается ред­ко, в попутных замечаниях, напоминающих ремарки дра­матурга. Повествование о Раскольникове ведется от треть­его лица, но кругозор повествователя не выходит при этом за границы кругозора героя. Повествователь постоянно склоняет свою точку зрения к миросозерцанию Раскольни­кова. Отсюда возникает субъективная трактовка художест­венного времени в романе. Действие в нем совершается в течение нескольких недель, но кажется, что в эти недели вместилась целая жизнь героя. Обратим внимание, напри­мер, на эффект замедленного движения времени в момент убийства старухи-процентщицы. М. М. Бахтин назвал романы Достоевского полифони­ческими, по аналогии с музыкальной полифонией — парал­лельной диалогической разработкой двух и более музы­кальных тем (фуги Баха). В отличие от монологических романов Толстого и Тургенева, Гоголя и Гончарова, рома­ны Достоевского полифоничны. Писатель предпочитает ни в чем не сковывать свободу героев. Художественное целое формируется как напряженный диалог между ними, в ко­тором авторский — оценочный и завершающий — голос от­сутствует. Но это не значит, что в романах Достоевского авторская позиция приглушена. Напротив, она очень ак­тивна, но проявляется не так, как у его великих современ­ников, не в форме авторского голоса, не в виде прямой оценки, а косвенно, через композицию и сюжет. Д. С. Ме­режковский сравнивал композиционную и сюжетную орга­низацию романов Достоевского с экспериментами ученого-химика, который доводит давление в барокамере до таких атмосфер, при которых кислород из невидимого газообраз­ного вещества превращается в голубую жидкость. Досто­евский ставит своих героев в такие экстремальные си­туации, где они обнаруживают свойства и качества, незаметные в повседневности. Доводя давление жизненных обстоятельств на человека до нескольких атмосфер, на­рушая в романах бытовое правдоподобие, Достоевский добивается того, что его герои сами себя оценивают и са­ми себя разоблачают.

Все три определения жанровой природы романов Досто­евского используются современными историками литерату­ры. Заметим, что они не противоречат друг другу, а лишь выявляют разные грани сложной художественной вселен­ной, которая раскрывается перед читателями в «Преступ­лении и наказании», «Идиоте», «Бесах», «Подростке», « Братьях Карамазовых ».