Значение поэзии А. Блока для творчества Г. Иванова: мотив возрожденной любви. В поздней лирике Иванова, исходя отсюда же, крепнет тема русской культуры. Реминисценции из Лермонтова, Врубеля, Анненского, Мандельштама, Ахматовой, Гумилева и прямая апелляция к их образу, опыту составляют определенную область «родной стихии». Так донесены незабвенные и теперь переосмысленные детали прошлого, отголоски былых споров. В ряду священных имен современников особенно выделяется одно — А. Блока. С юных лет вращаясь в кругу единомышленников Н. Гумилева, разделяя их критический взгляд на символизм, Иванов стал в эмигрантском далеке взволнованным почитателем создателя «Кармен», своеобразным продолжателем многих мучительных его раздумий. Спустя годы после смерти Блока младший поэт создал незабываемые образы: И Россия, как белая лира, Над засыпанной снегом судьбой. Это черная музыка Блока На сияющий падает снег. Свободно варьируются блоковские мотивы «музыки, что жизнь мою сожгла», «муки и музыки земли», «земли под вьюгой», северных болот, хотя с явным нарастанием болезненных, предсмертных настроений. Особенно показательно восприятие Ивановым ведущей темы блоковского цикла «Кармен». В перекличке с ним выражено представление о таинственной женщине — любви — жизни в стихах, обращенных к жене — Ирине Одоев-цевой: Вся сиянье, вся непостоянство, Как осколок погибшей звезды,— Ты заброшена в наше пространство, Где тебе даже звезды чужды. И летишь — в никуда, ниоткуда. Иванова часто упрекали в нигилистическом отношении к высшим ценностям — творчеству, любви. Действительно, суровые ноты прорывались: «поэзия: искусственная поза»; «я просто хлороформирую поэзией свое сознание»; «перестало сердце биться, сердце биться перестало»; «грустить ни о ком, мечтать ни о чем»; «цена счастья — волны горя, над могилами крапива, штора на твоем окне». Но так же, как Блок, Иванов находил какие-то совершенно новые оттенки неумирающей или возрождающей силы высокого чувства, магического Слова. С мастерством оксюморонной образности и афористичности донес поэт свою победу над душевными сомнениями даже в обстановке «мирового безобразия». Любовь продолжала дарить непредвиденные открытия: Но люблю тебя, как прежде, Может быть, еще нежней, Бессердечней, безнадежней В пустоте, в тумане дней. А искусство позволяло сохранить нестойкую, ускользающую красоту: Там рифма заблестит, Коснется тленного цветка И в вечность превратит. Г. Иванов оставил мемуары «Петербургские зимы» (1928), очерки и рассказы о пред- и послереволюционном времени. В них немалое место отведено А. Блоку. О нем мемуарист сказал: «Искал не счастья, а правды». Эту оценку можно отнести и к самому Г. Иванову, добавив, что он, как и Блок, нашел искомое. Н. Бердяев назвал поэзию начала XX в. «своеобразным русским романтизмом». С. Маковский отметил такие ее черты, тоже романтического свойства: «мятежная, бого-ищущая, бредящая красотой». Поэты разной эстетической ориентации поистине сближались в своем романтическом мироощущении — одинокой, мятежной, бредящей мечтой личности, исполненной глубоких переживаний. Роднило и обусловленное порубежным временем волевое стремление к преображению скудной действительности, к духовной гармонии (равной самой природе), искусству, созидающему идеальную культуру. Классический образ самоуглубленного, отрешенного от текущей жизни художника-романтика в новых условиях заметно трансформировался, не утратив, однако, своих родовых корней. Поэтому поэзию Серебряного века именуют неоромантизмом. При такой общей направленности сложились конкретные, отстаивающие свою программу течения — символизм, акмеизм, футуризм. |
Главная 
