Фольклорные истоки творчества. Вместе с народным горем в ее стих вошло и народное слово. Обделенная сказкой в детстве, не имевшая традиционной и чуть ли даже не обязательной для русского поэта няни (вместо нее — бонны и гувернантки), Цветаева жадно наверстывала упущенное. Сказка, былина, причеть, целые россыпи заклятий и наговоров, огромный, густонаселенный пантеон славянских языческих божеств — весь этот многоцветный поток хлынул в ее сознание, в память, в поэтическую речь. Она зачитывается былинами и сказками. Ее поражал язык, переливчатый, многострунный, полный неизъяснимой прелести. Крестьянские корни ее натуры, шедшие из отцовской владимир-ско-талицкой земли, проросшие в московскую, словно зашевелились там — в глубине, впрапамяти, в поэтическом досознании. То, что Цветаева вычитывала, она как бы вспоминала. Русскому фольклору не понадобилось трудно и долго обживаться в ее душе: он просто в ней очнулся. В стихах, составивших «Версты», есть несколько произведений, где фольклорная «чара» (любимое цветаевское слово) уже хорошо чувствуется. Из стихов «Верст» (и из тех, что не вошли в книгу) видно, какое огромное интонационное разнообразие русской, немыслимо гибкой и полифоничной языковой культуры навсегда вошло в ее слух. Этим богатством она обязана прежде всего Москве, так как деревни совершенно не знала. Дом Цветаевых был окружен морем московского люда, и волны ладного московского говора, перемешанного с диалектными речениями приезжих мужиков, странников, богомольцев, юродивых, мастеровых, бились и бились в стены и уши отзывчивого жилища. Московским говором восхищался Пушкин. Цветаева, выйдя за порог отцовского дома, от бонны-немки и француженки-гувернантки, с головою окунулась в эту родную языковую купель. Она была крещена русской речью.
|
Главная 
