Кеннет У. Фейг-младший, С. Т. Джоши

Г.Ф.ЛАВКРАФТ: ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО

Исследования жизни и творчества Говарда Филлипса Лавкрафта (1890-1937) представляют собой отдельную главу в истории литературной критики. Лавкрафта-человека награждали такими ярлыками, как «бесполое недоразумение», «эксцентричный затворник», «ужасающая, личность», «болезненный юноша» или попросту «странный тип»; но те, кто лично знал и встречался с Лавкрафтом, говорили, что он был «джентльменом в истинном смысле этого, столь часто неверно употребляемого слова», «рациональным человеком до мозга костей», «очаровательным собеседником, учителем и наставником» и «вовсе не уродливым, а просто непохожим на других». Еще больше противоречивых мнений высказывалось о его трудах: для некоторых он был «кошмарным», «плохим», «неважным» и даже «жутким» писателем; для других - «высочайшим мастером рассказа ужасов», «одним из наиболее чутких и сильных писателей своего поколения» и «величайшим американским мастером ужасных историй со времен По», повествование которого «почти всегда совершенно по структуре» и «превосходно оформлено». Что же до стиля писателя, то его называли как «изысканным», так и «лишенным изящества». В нашем веке трудно найти автора, чьи жизнь, характер и привычки были бы столь тщательно и в столь большом объеме задокументированы; чьи писания были бы столь непризнаны во время его жизни и сделались бы столь широко известны после его смерти. Пожалуй, лишь имена Эдгара По и Ле Фаню обросли, столь же причудливыми легендами. По несметному количеству литературных подражаний Лавкрафт может вполне сравниться с Конан Дойлем, а что касается превратностей в оценке его произведений критикой, то так много не доставалось даже самому Натаниэлю Уэсту. Причин тому множество, и чтобы объяснить их, потребуется исследовать не только жизнь, творчество и характер личности Лавкрафта, но и различные аспекты литературы в целом.

Лавкрафт родился 20 августа 1890 г. в городке Провиденс (Провидение), штат Род-Айленд, где и прожил всю свою сознательную жизнь за исключением двух лет. В разное время семье Лавкрафта принадлежало четыре различных дома, и все они стояли поблизости от исторического Колледж-Хилла, этого «естественного музея колониальной и федералистской архитектуры». Несомненно, это окружение сильно повлияло на комплекс предпочтений, что отличал писателя на протяжении всей жизни: любовь к прошлому, к колониальному и георгианскому периоду в истории и литературе, к красоте и таинственности природы. На протяжении всей своей жизни Лавкрафт буквально боготворил окрестности Оулд-Провиденс и Новой Англии целом; это обожание обострилось его «нью-йоркской ссылкой» 20-х годов и нашло высшее выражение в таких вещах, как «В призрачных поисках неведомого Кадафа» и «История Чарльза Декстера Варда». Это чувство не было лишь интеллектуально-эстетическим любованием реликвиями Новой Англии, но имело еще и психологический аспект: со временем Провиденс и Новая Англия стали для Лавкрафта гаванью надежности и успокоения, знакомой и комфортной средой, с которой Лавкрафт, имевший обостренное «чувство места», всегда стремился быть в гармоническом единении. Важность этого окружения, в особенности же городка Провиденс, для жизни, мировоззрения и творчества Лавкрафта невозможно переоценить.

В большинстве критических работ также не уделялось особого внимания и влиянию на характер Лавкрафта его семьи – родителей и прародителей, а также прямых ближайших родственников. Придавалось большое значение смерти отца писателя, Уилфреда Скотта Лавкрафта, скончавшегося в 1898 году от пареза после пяти лет, проведенных в сумасшедшем доме; однако в тех редких случаях, когда Лавкрафт вообще говорил об отце, он утверждал, что едва знал его, и нам кажется, что не имеется абсолютно никаких оснований подвергать такие утверждения сомнению. Вероятно, гораздо более важным событием явилась смерть бабушки Лавкрафта в 1896: тот мрак, в который дом погрузился вслед за этим, произвел громадное впечатление на чувствительного ребенка и породил отвратительные кошмары, в которых на него нападали некие безликие существа, именуемые им «ночными скелетами». Действительно, в семье Лавкрафта по материнской линии (по линии Филлипсов – старожилов Род Айленда) было много странностей: ввиду изолированного положения колонии многие переселенцы вступали в кровосмесительные браки со своими двоюродными братьями и сестрами. В середине девятнадцатого века род Филлипсов подвергся ряду потрясений, среди которых особенно выделялась страшная смерть одного из мужчин, по несчастному случаю угодившего в колесо водяной мельницы. Несколько родственников Лавкрафта погибли в течение первых двух десятилетий его жизни. Лавкрафт, естественно, был осведомлен обо всех этих событиях, и это знание оказало мощное влияние на склад его ума, послужив развитию некоторых центральных идей его творчества, среди которых в первую очередь следует назвать горячее стремление к расовой чистоте и часто повторяющийся мотив наследственной дегенерации и внутриродственного спаривания (выраженный в таких произведениях, как «Крысы в стенах», «Факты, касающиеся покойного Артура Джармина и его семьи», «Затаившийся страх», «Тень над Инсмутом» и других). Со смертью отца Лавкрафта воспитание ребенка легло в основном на плечи матери (у которой в то время уже проявились первые признаки невроза, в конце концов приведшего ее к заключению в психолечебницу) и деда Уиппла Филлипса. Лавкрафт начал читать в возрасте четырех лет. Его любимыми авторами были братья Гримм и Жюль Верн. Вскоре после того он открыл для себя мифы Древней Греции, а в семь лет познакомился с Эдгаром Алланом По – автором, который без сомнения оказал на будущего писателя самое большое влияние. Именно в этом возрасте Лавкрафт начал выдумывать свои первые фантастические истории, и большинство из них написаны откровенно в духе По. Появлялись также и стихи – в основном в классическом и георгианском стиле.

Как известно, практически на протяжении всей своей жизни Лавкрафт отличался слабым здоровьем – и детство, конечно, не было исключением. Слабое здоровье было главным фактором, не позволившим Лавкрафту получить диплом по окончании средней школы и воспрепятствовавшим его зачислению в колледж. Тихий, обращенный в себя юноша не мог завести много друзей, но те дружеские связи, что у него имелись, оставались прочными до конца жизни. Раннее развитие само по себе не позволяло ему быть «обычным» в глазах сверстников, и, тем не менее, никогда – ни юношей, ни в зрелом возрасте – он не был таким «ненормальным», каким многие хотели бы представить его сегодня.

Не достигнув и десяти лет от роду, Лавкрафт открыл для себя еще одну область знания, которой, наряду с литературой, суждено было стать его главным интеллектуальным приоритетом. Это была наука. Занятия астрономией в конце концов привели писателя к выработке основного тезиса его философии – космического мировоззрения. Когда Лавкрафт открыл «мириады солнц и миры безграничных пространств», его перестали занимать человеческие дела и отношения сами по себе: его интересы сконцентрировались на длительности исторического временного потока, на пугающей и одновременно завораживающей «ужасности» (основная дихотомия лавкрафтовской мысли) пространства и времени – и на ничтожном месте человечества в них. Это было одновременно рациональное и квазимистическое отношение к жизни, работавшее при помощи некоторых пусковых механизмов воображения (в основном, зрительных – таких, как созерцание закатов) и сновидений, которые, несомненно, были у Лавкрафта гораздо более живыми и слаженными, чем сны обычного человека.

Будучи еще ребенком, Лавкрафт осуществлял свои научные и литературные интересы в создании рукописных книг и журналов по астрономии, таких как «Научная газета» (1899, 1903-04, 1909), «Астрономический журнал Род Айленда» (1903-1907, 1909), «Химия» (в 6-ти томах), «Научная библиотека» (в 9-ти томах), и многие другие. Каждое воскресение юный Лавкрафт прилежно усаживался за стол, чтобы записывать все эти тексты и размножать их для друзей либо под копирку, либо с помощью гектографа.

Последовавшая в 1904 году смерть Уипнла Филлипса стала ужасным потрясением для Лавкрафта не только потому, что он «лишился своего ближайшего товарища», но и ввиду того, что «его смерть повлекла за собой финансовый крах» семьи и вынудила Лавкрафтов переехать в меньший по размеру дом, который, к тому же, приходилось делить с другой семьей. Всю последующую жизнь Лавкрафт с тоской вспоминал свой родной дом № 454 по Энджел-Стрит, где прошли самые счастливые годы его жизни.

Смерть деда более или менее совпала по времени с появлением в жизни Лавкрафта его дяди, доктора Фрэнклина Чейза Кларка. Этот «человек обширных познаний» не только поощрял занятия юноши наукой и литературой, но и в значительной мере подстегнул его поэтические начинания. Годы с 1904 по 1908 важны не только тем, что в это время Лавкрафт написал огромное количество научных работ и детективных историй (вдохновленных шерлокианской сагой Артура Конан Дойля) наряду с рассказами ужасов, но и потому, что Лавкрафта впервые опубликовали в печати. «Провиденс Санди Джорнл» от 3 июня 1906 года поместил на своих страницах краткое письмо Лавкрафта, опровергающее местного астролога (тактика, которой Лавкрафт, стойкий защитник истины от псевдонаучных и идеалистических доктрин, позднее, в 1914 году, воспользовался против астролога Дж.Ф. Гартмана), а через два месяца он уже стал регулярно вести астрономические колонки в «Потуксет Вэли Глинер» (Феникс, Род Айлснд) и в «Провиденс Трибюн» – в утренних, вечерних и воскресных выпусках. Первое из двух указанных выше изданий закрылось в конце 1906 года, но второе продолжало более или менее регулярно выходить до середины 1908 года.

Большая часть ранних литературных произведений Лавкрафта была уничтожена во время «литературной чистки», которую он собственноручно учинил в 1908 году и после которой остались лишь два рассказа – «Зверь в пещере» (1905) и «Алхимик» (1908). (Еще два рассказа – «Загадочный корабль» и «Потаенная пещера», написанные Лавкрафтом в восьмилетнем возрасте, были сохранены матерью писателя). Эти две небольшие истории свидетельствуют о растущем мастерстве Лавкрафта в изображении ужасного и в овладении формой короткого рассказа, а также о его тревоге по поводу деградации человека, обратной эволюции и других ключевых проблем, характерных для его более позднего творчества. Эти рассказы написаны откровенно в манере По, но Лавкрафт част o рабски имитировал различных авторов, особенно в период первого знакомства и увлечения ими. Столь явная подверженность писателя литературным влияниям привела одного из исследователей его творчества в полное замешательство относительно того, «что же, собственно, есть сам Лавкрафт». Позже, конечно, Лавкрафт научился ассимилировать эти влияния, и исконное своеобразие его творений (в терминах философского смысла) сегодня не может остаться незамеченным.

Жизнь Лавкрафта между 1908 и 1913 годами представляется неким любопытным пробелом: как всегда, он продолжал читать все подряд (таким образом наверстывая или даже превосходя уровень образования, получаемый в колледже) и изредка писал одиночные стихотворения или научные работы. Такие труды, как объемистая астрономическая тетрадь, заполнявшаяся на протяжении 1909-1915 годов, или не сохранившаяся «Неорганическая химия», вероятно, были основной литературной продукцией того периода.

Как следствие литературной полемики, которую Лавкрафт вел против Джона Рассела и других на страницах «Арго» (1913-1914), он был зачислен Эдвардом Ф. Даасом с члены Объединенной Ассоциации Любительской Прессы (ОАЛП). Лавкрафт справедливо заявляет, что «польза, полученная им от вступления в Ассоциацию, вряд ли может быть переоценена». Вовлеченность в любительскую журналистику оказалась столь важной для его жизни и творчества, что один писатель как-то заметил: «Именно его связь с любительской журналистикой сделала его тем человеком, которым он был н a протяжении последних десяти-двенадцати лет жизни». Еще при жизни Лавкрафт стал легендой в кругах журналистов-любителей, постепенно превратившись в одну из сильнейших и влиятельнейших фигур, каких можно было только встретить в этой области. Так случилось не только потому, что он опубликовал огромное количество своих работ – эссе, художественную прозу, стихи – во многих любительских журналах или занимал такие ответственные посты, как пост президента, вице-президента и ответственного редактора ОАЛП, но и в силу своей тесной связи с политическими и литературными реалиями той среды. Однако Лавкрафт столь же много приобрел от любительской журналистики, сколь и дал ей сам: столкновения его идей с мнениями, радикально отличными от его собственных, помогали ему расширять горизонты мышления, избавляться от догматизма во взглядах и становиться более терпимым к людям. В его собственном журнале «Консерватор» (тринадцать номеров которого вышли в свет с 1915 по 1923 гг.) было полно жарких дискуссий по злободневным вопросам любительской журналистики, текущей внутренней и международной политики, но наличествовали там и статьи о современном искусстве и литературе. Работа Лавкрафта в. любительской журналистике распадается приблизительно на два периода: с 1914 по 1925. в ОАЛП (и одновременно, с 1917 по 1925, в конкурирующей с ней Национальной Ассоциации Любительской Прессы), и затем, в начале 30-х годов, в НАЛП. Он никогда полностью не терял контактов с любительской журналистикой и охотно давал свои произведения в любительские журналы даже после того, как они стали появляться в профессиональных изданиях.

Что касается литературной проекции писателя, то с 1912 по 1919 год главенствующее место в ней занимали нехудожественная проза и стихи. В это время Лавкрафт был феноменально плодовит как поэт, о чем свидетельствует хотя бы огромное количество псевдонимов, которые, по установившейся в те времена привычке, он проставлял под своими публикациями. Сравнительно небольшое число стихов связано с ужасами – в основном же это сатира, пасторали, философская лирика, и, в небольшом объеме, патриотические стихи (такие, как «Песня умеренности», «Германия-1918» и другие). По сравнению с ключевыми произведениями Лавкрафта эти производные и вторичные стихи не имеют даже того значения, что его ранние рассказы и некоторые эссе – за исключением, впрочем, «Ночного кошмара поэта», «Немезиды» и некоторых других. Было бы некорректно утверждать, что Лавкрафт «имитировал» поэтических мастеров георгианской эпохи; просто он читал их с самых ранних лет и, как результат, полагал их (наряду с По) образцами стиля, которым было бы логично следовать. Подавляющее большинство этих стихотворений немного суховаты и механичны, но некоторые поистине глубоки, и все без исключения изящно верифицированы и пропорционально украшены элементами юмора, пафоса, остроумия и жути. В последующее десятилетие Лавкрафт почти не занимался писанием стихов, однако в конце 1929 года он на очень короткое время возобновил свое поэтическое творчество. Такие замечательные вещи, как «Древний след», «Кирпичный ряд восточной Индии» и «Фунги [грибки] из Юггота» в полной мере обнаруживают признаки стилистической оригинальности и самостоятельности, свидетельствуя о способности Лавкрафта быть первоклассным поэтом.

В 1917 году, после девятилетнего перерыва, Лавкрафт вновь принялся за писание ужасных историй. Годом раньше он позволил опубликовать своего «Алхимика» в «Объединенном любителе», и У. Пол Кук, отметив рассказ как многообещающий, усиленно побуждал Лавкрафта вновь взяться за создание художественных произведений. Так он и поступил, написав один за другим «Склеп» и «Дагон» – произведения, которые, как считается, открывают зрелый период его творчества. Объем собственно художественного творчества и время, отводимое на него, никогда не были у Лавкрафта особенно велики – деятельность по литературной обработке текстов других авторов и его переписка с многочисленными корреспондентами (которая стала весьма обширной ко времени его вступления в сферу любительской журналистики) весьма уменьшали возможности писателя заняться своим прямым делом. Кроме того, Лавкрафт и сам не торопился писать: в 1917 году вышли в свет только два рассказа, а в 1918 – всего один. К концу 1919 – и особенно в 1920 году – поток готовых произведений начал нарастать, но повествования все еще оставались короткими и, в общем, еще не достигали той сюжетно-стилевой плотности, которая отличает его позднейшие вещи.

Р. Элэн Эвертс полагает, что Лавкрафт занимался обработкой рукописей других авторов уже в 1912 году, но объем этой его работы заметно возрос, когда он оказался в русле любительской журналистики. До конца жизни это занятие являлось основным источником его доходов, ибо то немногое из прозы, что ему удавалось опубликовать, почти не находило спроса. Несправедливо заявлять, что Лавкрафт «растратил»свое время на редакторскую работу: без тех денег, что она приносила, он, скорее всего, не смог бы написать вообще ни одного рассказа. Более того, из-за своей известности в жанре историй ужасов он как возможный редактор привлекал к себе многочисленных неизвестных, но страстно желавших напечататься сочинителей всякой жути, и в процессе обработки их рукописей или даже просто сочиняя за них рассказы, вкраплял в них различные элементы своей философии и своего мифоцикла, что по сути равноценно оригинальному творчеству. Конечно, редактирование и перелицовка историй ужасов являлись лишь малой частью его литературной поденщины, охватывавшей самые различные текстуальные объемы – от стихотворений до пухлых учебников и романов.

В ранний период своей деятельности в области любительской журналистики Лавкрафт не прекращал заниматься наукой: его статьи по астрономии появлялись в «Ивнинг Ньюс» (Провиденс, 1914-1918) и в «Эшвил Газет-Ньюс» (Сев. Калифорния, 1915). Но это были последние статьи такого рода, и Лавкрафт позволил себе украсить их поэтическими отрывками и анализом связи некоторых любопытных астрономических фактов с историческими событиями.

«Около 1919 года, – пишет Лавкрафт, – я открыл для себя лорда Дансейни... и это дало огромный импульс моим писаниям». В последующие два или три года Лавкрафт намеренно имитировал стиль ирландского фантаста. В этой связи удивительным представляется тот факт, что Лавкрафт написал «Полярис» – можно сказать, самое дансейнианское из своих произведений – задолго до того, как познакомился с сочинениями самого Дансейни. На самом деле в этом сходстве нет никакой тайны, если иметь в виду, что оба автора использовали для своих сочинений стиль Библии короля Иакова (что наиболее очевидно в «Богах Пеганы» Дансейни). Так как атмосфера сновидения и возникающие под ее воздействием образы лучше всего передаются посредством торжественного, формального и архаического стиля – включая употребление неизвестных и экзотических названий (иногда несуществующих) для создания обстановки магической нереальности, – то неудивительно, что в творениях обоих авторов обнаружилось такое взаимонезависимое сходство. Тем не менее, можно легко понять Лавкрафта, утверждавшего, что при прочтении Дансейни он получил «удар током» – ведь он натолкнулся на писателя, чьи темы, стиль и мировоззрение оказались столь близкими его собственным.

В 1921 году после двухлетнего содержания в психиатрической клинике умерла мать писателя; Лавкрафт был потрясен ее смертью и в течение нескольких недель пребывал в абсолютном бездействии. Лавкрафта часто называли «маменькиным сынком», находившимся под сильным влиянием женской части семьи. Действительно, после 1915 года, года смерти Ф.С. Кларка, в семье не осталось ни одного представителя мужского пола, который мог бы хоть как-нибудь заинтересовать Лавкрафта, и все оставшиеся годы он прожил либо при матери, либо при жене и двух своих тетках, однако достаточно очевидным является и то, что Уиппл Филлипс выступал достойной, пусть даже и не полной, заменой отцу (которого Лавкрафт, к тому же, никогда не знал) и что доктор Кларк также внес существенную лепту в дело интеллектуального развития и образования племянника. Сегодня невозможно с достаточной степенью объективности судить о важности того обстоятельства, что Лавкрафт был единственным ребенком в семье, что у него не было «настоящего» отца и что он произрастал в компании взрослых – однако не вызывает сомнения, что чрезмерная опека со стороны его матери постепенно ослабевала ввиду все более увеличивающегося числа корреспондентов, а также личных знакомств писателя.

Судьба распорядилась так, что смергь матери совпала со знакомством Лавкрафта со своей будущей женой, Соней X . Грин (Дэйвис), русской эмигранткой еврейского происхождения, бывшей на несколько лет старше его. После трехгодичного романа они поженились и обзавелись домом в Бруклине. Однако брак оказался неудачным и через два года супруги разошлись.

Женитьба Лавкрафта по праву считается одним из самых противоречивых событий в его жизни, ибо она породила множество новых вопросов, касающихся личной жизни писателя. Развал брака не может быть объяснен такими до смешного простыми и ничего не объясняющими причинами, как «потребность Лавкрафта в уединении», «склонность к затворничеству» или «ксенофобия». Каждая из этих причин и все они вместе подают Лавкрафта в существенно искаженном виде: на самом деле все было гораздо сложнее. В браке сошлись две волевых индивидуальности, и ни одна не пожелала уступить другой. Со стороны Лавкрафта разрыву немало поспособствовали глубоко укоренившиеся в нем привычки тридцати четырех лет холостяцкой жизни, а также психологически-эстетическая потребность в Провиденсе и Новой Англии в целом.

Никогда не имевший постоянного дохода, Лавкрафт не мог найти работу в Нью-Йорке, а отсутствие стажа трудовой деятельности не позволяло ему сориентироваться в литературных кругах и занять в них подобающее его дарованию место. Несмотря на все эти трудности, Лавкрафт был вполне доволен своей жизнью: походы в музеи, посещения библиотек, литературные споры ночи напролет и пешие исследовательские прогулки по городу – все это скрашивало недели и месяцы его «нью-йоркской ссылки». На этот период пришлось основание и расцвет клуба «Калем» – неформального кружка друзей Лавкрафта в Нью-Йорке, названного так потому, что среди его членов большинство носили фамилии, начинавшиеся на «К», «Л» и «М». Однако, зная Лавкрафта, можно было ожидать, что дансенианский блеск Нью-Йорка с его головокружительными шпилями и силуэтами небоскребов скоро поблекнет в его глазах, и его вытеснит горькое сознание упадка и разложения, преобладавших в атмосфере этого огромного города, неприязнь к его угнетающим размерам и кишащим на его улицах толпам. Так оно и вышло – постепенно, но неуклонно эти настроения начали подтачивать душевное равновесие Лавкрафта. Как естественный результат стесненных условий проживания, усилилось и недоверие Лавкрафта к иностранцам (что будет подробнее рассмотрено позже), и можно с уверенностью сказать, что в последние месяцы своего пребывания в Нью-Йорке он находился на грани острого психического расстройства. Между тем, Соня Дэйвис являла собою скорее помеху, нежели опору для Лавкрафта, о чем свидетельствуют друзья Лавкрафта, замечавшие за нею необычайную деспотичность характера. Ввиду всех вышеперечисленных обстоятельств Лавкрафт пришел к выводу, что ему следует полностью удовольствоваться сферой своих собственных мыслей и дел, не ожидая ничего более.

За несколько лет до женитьбы Лавкрафт нашел выход в мир профессиональных изданий. В 1921 году Дж. Дж. Хутэн, известный Лавкрафту по любительской журналистике, попросил его написать сериал из шести коротких рассказов с одним постоянным центральным персонажем для дешевого профессионального журнала «Хоум Бру» (Самогон). Лавкрафт согласился и создал «Герберта Уэста – воскресителя мертвых». Сериал был опубликован под заголовком «Жутковатые истории» в 1922 году. На следующий год Лавкрафт написал еще один сериал для «Хоум Бру» – «Затаившийся страх». Когда же в 1923 году был основан легендарный «Уиерд Тэйлз» (Загадочные истории), Лавкрафта попросили дать что-нибудь и туда. Первый же предложенный им текст был с готовностью принят. «Уиерд Тэйлз» стал основным рынком для его рассказов, и в конце концов там были опубликованы все его самые важные вещи, за исключением четырех: «В призрачных поисках неведомого Кадафа» (1926-27), «Сияние извне» (1927), «В горах безумия» (1931) и «За гранью времен» (1935). На страницах журнала появились и многие из его литературных обработок страшных историй других авторов, а также некоторые из его страшных стихов.

В середине двадцатых годов Лавкрафт пережил свое последнее серьезное увлечение – он познакомился с работами Артура Мэйчена. Влияние Мэйчена ощущается в таких вещах, как «Прохладный воздух» (1926), «Ужас в Данвиче» (1928), «Шепчущий в темноте» (1930) и некоторых других. По времени это совпало с еще одной эволюцией в творчестве Лавкрафта – длина его произведений стала расти по мере того, как он все более ясно осознавал, что для удовлетворительного выражения его концепций ему требуется пространство повести или небольшого романа. Увеличение текстового объема начинается с «Крыс в стенах» (1923) и продолжается таких вещах, как «Заброшенный дом» (1924), «Заточенный с фараонами» (1924), «Кошмар в Ред-Хуке» (1925) и «Зов Ктулху» (1926). Последним коротким рассказом Лавкрафта был «Загадочный дом на туманном утесе» (1926) – в последовавшие десять лет он не написал ни одного художественного произведения, которое насчитывало бы менее 10 тысяч слов.

В 1926 году Лавкрафт вернулся из ненавистного ему Нью-Йорка домой в Провиденс. Это событие, сопровождавшееся почти экстатической радостью, положило начало беспрецедентному взрыву литературной активности писателя. Помимо продолжения своего фундаментального эссе «Сверхъестественный ужас в литературе», начатого в 1925, он завершает несколько крупных повестей, включая «Зов Ктулху», «В призрачных поисках неведомого Кадафа», «История Чарльза Декстера Варда» и «Сияние извне». В первом из перечисленных выше рассказов взору читателя предстает цельный фундамент знаменитого лавкрафтовского мифоцикла. Зачатки этого цикла можно, пожалуй, обнаружить еще в «Дагоне» (1917), но более верно считать его началом такие подготовительные вещи, как «Безымянный город» (1921) и «Праздник» (1923). Однако лишь в «Зове Ктулху» мифологическая концепция автора приобретает цельность и завершенность. При всем при том было бы несколько неправильно делить творчество писателя на произведения, которые являются частью цикла, и произведения, которые не входят в него, ибо в действительности все без исключения вещи Лавкрафта выражают центральную тему его философии – «общепризнанные человеческие законы, интересы и эмоции не имеют никакой силы или значимости в масштабе макрокосмоса», – и единственная разница между теми и другими состоит в том, какие пантеоны богов, названия мест и тому подобные приемы используются в них качестве центральных сюжетообразующих элементов. И хотя иногда оказывается удобным подразделять весь корпус лавкрафтовского наследия исходя из некоторых свободных и подвижных категорий (основанием чему служит, возможно, использование схожих псевдомифологических существ, общность темы и места и т.п.), при этом следует всегда помнить о фундаментальном философском единстве всех его трудов.

В «Сиянии извне» можно заметить тяготение Лавкрафта к жанру научной фантастики. Ростки этой тенденции можно обнаружить в его более ранних вещах, таких, как, например, «За стеной сна» (1919). И все-таки в высшей степени спорно, писал ли Лавкрафт собственно «научную фантастику», тем более, что до сей поры не существует единства во взглядах на то, что именно представляет из себя чистая «научная фантастика». Как бы то ни было, огромный вклад Лавкрафта в развитие этой области литературы сегодня является общепризнанным. В таких произведениях, как «Шепчущий в темноте», «В горах безумия» и «За гранью времен», писатель использует множество приемов и сюжетных механизмов, которые можно классифицировать как чисто «научно-фантастические».

Вряд ли кто-либо осмелится оспаривать то утверждение, что последнее десятилетие жизни Лавкрафта было венцом его творческой карьеры. За исключением нескольких неудач (Лавкрафт писал Э. X . Прайсу по поводу отказа «Уиерд Тэйлз» опубликовать в 1931 году «В горах безумия»: «Возможно, это был самый сильный удар по моей карьере писателя»), его произведения продавались достаточно регулярно. Более продолжительными стали его путешествия по местам старых поселений – несколько раз он посещал Квебек, Чарльстон, Новый Орлеан и другие места. Наконец-то он лично повстречался с несколькими своими приятелями, по переписке, в числе которых следует назвать Генри С. Уайтхеда, Э. Хоффманн Прайса и Р. Г. Барлоу. Его доход от редакторской работы и журнальных публикаций упрочился настолько, что обеспечивал ему умеренно-комфортное (хотя и, конечно, без излишеств) существование, и теперь на досуге он мог наслаждаться изучением ранее неизвестных ему уголков Провиденса и Новой Англии, которые, позднее были с немалым блеском запечатлены в таких произведениях, как «Ужас в Данвиче», «Шепчущий в темноте» и «Завсегдатай мрака», 1935).

В этот период его творчество, пусть медленно и в очень скромных масштабах, стало приобретать признание у читающей публики. Лавкрафт никогда не терял популярности среди читателей любительских журналов и «Уиерд Тэйлз», но теперь его рассказы начали фигурировать в престижных ежегодных о'брайеновских списках «Лучших Рассказов» и включаться в антологии – как на родине, так и в Англии. На его произведения обратили внимание Винсент Скарретт, Бертран К. Харт, Уильям Болито и другие видные фигуры литературы того времени. Но несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, Лавкрафту при жизни удалось опубликовать только одну книгу – «Тень над Инсмутом», выпущенную в 1936 году его другом Уильямом Крофордом под маркой издательства «Виженери». Несколько раньше, в 1928 году, У. Пол Кук сделал пробные оттиски «Заброшенного дома», но так никогда и не переплел их. Кроме того, с 1915 по 1936 год Лавкрафт выпустил восемь маленьких брошюр («Преступление из преступлений» (1915), «ОАЛП как флаг любительского журнализма» (1916), «Оглядываясь назад» (1920?), «Материалист в наши дни» (1926), «Новые статьи о поэзии» (1932), «Ультарские кошки» (1935), «Некоторые своевременные побуждения» (1936) и «Чарльстон» (1936)). Недоброжелатели Лавкрафта всегда подчеркивали то, что писателю так никогда и не удалось издать книгу – роман или сборник рассказов – в той или иной солидной фирме, но такой факт как раз легко объясним: в те времена ведущие издательские фирмы крайне неохотно шли на публикацию объемистых сборников рассказов ужаса, принадлежавших перу малоизвестных авторов. Специализированные фирмы, такие, как «Аркхэм Хаус», «ДАУ Букс» и «Ноум Пресс» появились много позже смерти Лавкрафта, а расцвет их вообще пришелся на пятидесятые годы. Таким образом, чтобы издать книгу, Лавкрафту не оставалось ничего другого, как прибегнуть к помощи своих друзей и коллег, чьи маломощные любительские типографии, конечно же, не могли справиться с сочинением более или менее приличного объема. Правда, некоторые издательства – такие, как «Вангард», «Элфред А. Кнопф», «Лоринг и Масси», «Путнам» и другие – делали Лавкрафту запросы относительно написанного им, но из этих запросов так ничего и не вышло. Чаще всего, у Лавкрафта просили какое-нибудь произведение романного объема. Такая вещь у него была – с 1927 года в ящике его стола лежала рукопись «Истории Чарльза Декстера Варда», насчитывающая около 50000 слов, но качество ее казалось автору столь неудовлетворительным, что он даже не пытался подготовить ее к публикации.

Именно суровая самооценка Лавкрафта, ощущение себя как прежде всего непрофессионала были причиной того, что писателю не удалось добиться ощутимого материального благополучия. «Будучи любителем не только на словах, но и по сути, он считал, что писать ради денег не только отвратительно в нравственном плане, но и эстетически, самоубийственно. Лавкрафт часто говорил, что никогда не были никогда не мог бы стать наемным писакой: он отказывался ориентироваться на вкусы кого бы то ни было, кроме самого себя. При всем при этом, поскольку он был по специальности литературным редактором, ему частенько приходилось работать именно на продажу; но он всегда четко проводил границу между поденщиной и оригинальной художественной прозой. По этим же самым причинам Лавкрафт терпеть не мог никакой редакторской правки после того, как его собственное сочинение было завершено, и не только потому, что это расшатывало единство и умаляло индивидуальность повествования – писатель справедливо полагал, что даже самые безобидные изменения нарушали тонкий психологический эффект, бывший результатом особой организации слов, фраз и предложений. И что бы там ни говорили некоторые комментаторы, Лавкрафт был чрезвычайно щепетилен относительно мельчайших нюансов написания, пунктуации и грамматических конструкций, ибо он слишком хорошо сознавал гипнотическую силу ритмических и звуковых эффектов.

С течением лет Лавкрафт становился все менее и менее уверенным в качестве своих художественных произведений. Такие высказывания, как: «У меня просто нет того, что позволяет настоящему художнику передавать его настроение» и «Нынче я дальше от того, что хотел бы сделать, чем 20 лет назад» – недвусмысленно выражают его отношение к собственным творениям в последние годы жизни. Чем дальше, тем меньше и меньше выходило из-под его пера. Мы уже говорили о том, что некоторые его произведения годами томились в рукописях и увидели свет только после его смерти (среди них выделяются такие две крупные вещи, как «История Чарльза Декстера Варда» и «В призрачных поисках неведомого Кадафа»), другие же удавалось пристраивать и продавать только при помощи и по настоянию друзей и литературных агентов («В гробнице» (1925) и «Сны в ведьмином доме» (1932) пристроил А. Дерлет, «В горах безумия» – Юлиус Шварц, а «За гранью времен» – Дональд Уондри). Лавкрафт упорно отказывался предлагать какой-либо из своих рассказов для публикации, если он хотя бы раз уже был отвергнут издателями – писателю казалось, что такое коробейничество создавало ту самую ауру торгашества, которая была ему столь отвратительна.

Тем не менее, Лавкрафт не переставал писать до самой своей смерти. Его последнее художественное произведение, «Ночной Океан» (осень 1936 года), представлял собою опыт литературного сотрудничества, с Робертом Г. Барлоу. Что же касается его поразительно обширной переписки, то он продолжал вести ее вплоть до того самого дня, когда 10 марта 1937 года он был доставлен в госпиталь имени Джейн Браун, где и умер мучительной смертью спустя пять дней от рака кишечника (симптомы этой ужасной болезни появились у Лавкрафта более чем за год до смерти, но он не придал им должного значения). А спустя еще три дня, в присутствии друзей и родственников, его тело было предано земле на родовом участке семьи Филлипсов кладбища Суон Пойнт. Лишь через сорок лет после этого печального события стараниями друзей и почитателей Лавкрафта над его могилой была возведена небольшая стелла. На стелле значится: «Я семь Провидение».