Мироощущение лирического героя. Выразительно передано ощущение душевной силы, утраченной былой веры в магию Слова, что особенно завораживает, так как созревает среди утрат и страданий: Иду я — тропинкою узкой, Приду — как широкий рассвет. Простейшие образы дороги, «звезд в тумане», «распаленных коней», «лик берез» приобретают символический смысл благодаря внутренней насыщенности сквозного мотива — «скитаний повсеместных» («Я русский», «Тринадцать», «Одной»). Цикл пронизан трепетным постижением близких людей, а среди них — «Сестра моя и мать! Жена моя! Россия», и самоуглублением лирического субъекта («Мать», «Отец», «Я»). Поэтому реминисценция из ранней солнечноносной поэзии Бальмонта звучит теперь новой, мудрой нотой: Судьба дает мне ведать пытки, На бездорожье нищету, Но в песне — золотые слитки, И мой подсолнечник — в цвету. («Судьба») Такое мироощущение было развито в поздней книге поэта «Светослужение» (1937). В искренних признаниях героя несомненно усилилась трагическая окраска, рожденная чувством заката земного странствия: «поступь во мраке по скользким крутизнам»; «безбрежный океан — в боренье с темнотой»; «давно моя жизнь отзвучала»; «листья исполнены страха, плачут, что лето прошло». В немеркнущем царстве природы «подсмотрены» остро болезненные состояния («Восходящий дым», «Я люблю тебя!», «Давно», «Саван тумана»), живо передающие печальное прощание с некогда устойчивой радостью бытия. Но тем взволнованнее и убежденнее звучит высшая правда цельных самоотверженных чувств: «иду путем я золотым»; исчезающей возлюбленной вослед рефреном доносится: «Я — люблю — Тебя — с невыразимой — силой!» В «безумствующем бреду», «мраке лукавом» созревает гордое и спасительное стремленье: Любовью звонкой вечность лишь в мгновенье Сквозь тишину до вышних звезд греметь! («Как мы живем!») «Звонкие» и огненные порывы сохранились даже в одинокой душе. В эмиграции Бальмонт много занимался переводами, осмыслением русского классического наследия — Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, С. Т. Аксакова, писал воспоминания, эссе. До своей славы начала 1900-х он не поднялся. Но всю жизнь был подлинным художником. Справедливо сказала о нем в 1936 г. М. Цветаева: «Он и в болезни своей остается поэтом...» |