Сборник 1856 года открывался эстетической
декларацией «Поэт и гражданин» — раздумьями поэта о связи гражданственности с
искусством. Эта тема не случайно возникла на заре 1860-х годов, в предчувствии
грядущего общественного подъема. Стихи представляют собой диалог поэта и
гражданина. Новое время требует возрождения утраченной в период «мрачного
семилетия» высокой гражданственности, основанной на «всеобнимающей любви» к Родине:
Ах! будет с нас купцов, кадетов,
Мещан, чиновников, дворян, Довольно даже нам
поэтов,
Но нужно, нужно нам граждан!
Нельзя не заметить, что диалог гражданина с
поэтом пронизан горьким ощущением ухода в прошлое той эпохи, которая была
отмечена гармоническим гением Пушкина, явившим высший синтез гражданственности
с искусством. Солнце пушкинской поэзии закатилось, и пока нет никакой надежды
на его восход: «Нет, ты не Пушкин. Но покуда / Не видно солнца ниоткуда, / С
твоим талантом стыдно спать; / Еще стыдней в годину горя / Красу долин, небес и
моря / И ласку милой воспевать...» — так говорит гражданин, требующий от поэта
в новую эпоху более суровой и аскетичной поэзии, уже исключающей «красу небес»
и «ласку милой», уже ограничивающей полноту поэтического диапазона.
Неумеренно преувеличивая значение в стихах
Некрасова «крамольного» политического смысла, современники не проникли в
философско-эстетическую глубину поставленной в них проблемы. В эпоху
напряженных социальных битв драматические отношения возникают между
гражданственностью и искусством. Сохранить пушкинскую гармонию в такую эпоху
можно лишь ценой ухода от бурь современности, что и сделал в споре с
Некрасовым А. А. Фет. Однако захваченная этими бурями поэзия Некрасова во имя
благородных гражданских чувств вынуждена поступаться гармоничностью пушкинского
мироощущения.
Эти противоречия в развитии русской поэзии
середины XIX века Некрасов подметил впервые. Если для Пушкина
дилемма «добро или красота» не возникала, то Некрасов уже в полной мере ощутил
начавшийся в новую эпоху диалог этического и эстетического. Программный лозунг
— «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» — содержит мысль о
безусловном приоритете гражданственности, но мысль, осложненную острым ощущением
драматического положения, в котором оказывается при этом искусство. Этот
драматизм проявляется не только в кульминационных строках поэтической
декларации Некрасова, его проясняет не только диалогическая форма ее — спор
поэта и гражданина. Он сказывается по-своему и в горьком признании: «Твои поэмы
бестолковы, / Твои элегии не новы. / Сатиры чужды красоты, / Неблагородны и
обидны, / Твой стих тягуч...»
Вторгавшаяся в гражданские стихи социальная
дисгармония накладывала печать драматизма и на их эстетическую форму. Называя
свой стих «суровым и неуклюжим», заявляя, что борьба мешала ему быть поэтом, а
песни — бойцом, Некрасов не кокетничал со своими читателями. По словам А. Блока, мученики вообще бывают «чаще
косноязычны, чем красноречивы». В сдержанной суровости некрасовской поэзии
была своя правда и своя красота. Эта по-эзия, не чуждающаяся злобы дня,
открытая дисгармонии окружающего мира, жертвовала поэтической красотой,
артистизмом ради утверждения добрых и высоких гражданских чувств. Впоследствии
на глубинный смысл поставленной Некрасовым проблемы обратил внимание Ф. М.
Достоевский. Его статья «Г. <Добролю>бов и вопрос об искусстве», с
которой мы еще познакомимся, изучая поэзию А. А. Фета, несет на себе очевидные
следы влияния «Поэта и гражданина». |