Напряженная работа Чехова над искусством слова со­провождалась всю жизнь не менее напряженным трудом самовоспитания. «Надо себя дрессировать», — заявлял Че­хов, а в письме к жене с удовлетворением отмечал благо­творные результаты работы над собой: «Должен сказать тебе, что от природы характер у меня резкий... но я при­вык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному че­ловеку не подобает». Проницательный взгляд большого русского художника И. Е. Репина при первой встрече с Че­ховым заметил именно эту особенность его натуры: «Тон­кий, неумолимый, чисто русский анализ преобладал в его глазах над всем выражением лица. Враг сантиментов и вы­спренних увлечений, он, казалось, держал себя в мундшту­ке холодной иронии и с удовольствием чувствовал на себе кольчугу мужества».

Стремление к свободе и связанная с ним энергия само­воспитания являлись наследственными качествами чехов­ского характера. «Что писатели-дворяне брали у природы даром, то разночинцы покупают ценою молодости, — гово­рил Чехов одному из русских писателей. — Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, быв­ший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании... выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая...» В этом совете Чехова явно проскальзыва­ют автобиографические интонации, суровость нравственно­го суда, столь характерная для лучшей части русской демократической интеллигенции. Вспомним Базарова: «Вся­кий человек сам себя воспитать должен — ну, хоть как я, например... А что касается времени — отчего я от него за­висеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня».

Антон Павлович Чехов родился 17(29) января 1860 го­да в Таганроге в небогатой купеческой семье. Отец и дед его были крепостными крестьянами Воронежской губернии. Они принадлежали помещику Черткову, от­цу В. Г. Черткова, ближайшего друга и последователя Л. Н. Толстого. Первый Чехов, поселившийся в этих кра­ях, был выходцем из северных русских губерний. В стари­ну среди мастеров литейного, пушечного и колокольного дела выделялись крестьянские умельцы Чеховы, фамилия которых попала в русские летописи. Не исключено, что род, Чеховых вырастал из этого корня, так как в их семье нередко употребляли такое произношение фамилии — Чо-ховы. К тому же это была художественно одаренная семья. Молодые Чеховы считали, что талантом они обязаны отцу, а душой — матери. Смыслом жизни их отца и деда было неистребимое крестьянское стремление к свободе. Дед Чехова Егор Михайлович ценой напряженного труда к 1841 году выкупил всю семью из крепостного состояния. А отец, Павел Егорович, завел в Таганроге собственное тор­говое дело. Из крепостных мужиков происходило и семей­ство матери писателя Евгении Яковлевны, таким же обра­зом складывалась и его судьба. Дед Евгении Яковлевны и прадед Чехова Герасим Никитич Морозов, одержимый тя­гой к личной независимости и наделенный крестьянской энергией и предприимчивостью, ухитрился выкупить всю семью на волю еще в 1817 году.

Отец Чехова и в купеческом звании сохранял характер­ные черты крестьянской психологии. Торговля никогда не была для него целью существования. Напротив, с помощью торгового дела он добивался свободы и независимости. Семья Чеховых стремилась к просвещению и сознавала значение духовной культуры. Всех детей отец определил в гимназию и даже пытался дать им домашнее образование, обучая французскому языку и музыке: «Отец и мать при­давали особенное значение языкам, и когда я только еще стал себя сознавать, мои старшие два брата, Коля и Саша, уже свободно болтали по-французски. Позднее явился учи­тель музыки...»

Сам Павел Егорович был личностью незаурядной и та­лантливой: он увлекался пением, рисовал, играл на скрип­ке. «Приходил вечером из лавки отец, и начиналось пение хором: отец любил петь по нотам и приучал к этому детей. Кроме того, вместе с сыном Николаем он разыгрывал дуэ­ты на скрипке, причем сестра Маша аккомпанировала на фортепиано», — вспоминал М. П. Чехов.

Павел Егорович придерживался, конечно, домостроев­ской системы воспитания. На долю детей выпадало много­часовое стояние за прилавком торгового заведения отца с экзотической вывеской: «Чай, сахар, кофе, мыло, колбаса и другие колониальные товары». «Я получил в детстве,— писал Чехов в 1892 году, — религиозное образование и та­кое же воспитание — с церковным пением, с чтением Апос­тола и кафизм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колоколь­не. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своем детстве, то оно представляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет. Знаете, когда, бывало, я и два мои брата среди церкви пели трио «Да исправится» или же «Архан­гельский глас», на нас все смотрели с умилением и зави­довали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими каторжниками».

И все же не будь в жизни Чехова церковного хора и спевок — не было бы и его изумительных рассказов «Худо­жество», «Святой ночью», «Студент» и «Архиерей» с уди­вительной красотой простых верующих душ, с проникно­венным знанием церковных служб, древнерусской речи. Да и утомительное сидение в лавке не прошло для Чехова бес­следно: оно дало ему, по словам И. А. Бунина, «раннее знание людей, сделало его взрослей, так как лавка отца была клубом таганрогских обывателей, окрестных мужи­ков и афонских монахов».

Таганрог как богатый купеческий город славился своим театром. Поступив в гимназию, Чехов стал завзятым теат­ралом. Наделенный от природы артистическими способнос­тями, он вместе с братьями часто устраивал домашние спектакли. Переодевшись зубным врачом, Антон расклады­вал на столе молотки и клещи. В комнату со слезливым стоном входил старший брат Александр с перевязанной ще­кой. Между врачом и пациентом возникал уморительный диалог, прерываемый здоровым хохотом зрителей-домочад­цев. Наконец Антон совал в рот Александру щипцы и под дикий рев «пациента» вытаскивал «зуб» — огромную проб­ку. Однажды Чехов переоделся нищим, явился к дядюш­ке Митрофану Егоровичу, который не узнал племянника и подал милостыню в три копейки. Антон гордился этой мо­нетой как первым в жизни гонораром. А когда гимназис­ты организовали любительский театр, на сцене его стави­лись пьесы, сочиненные Антоном, а также «Ревизор» Гоголя и даже «Лес» Островского, где Чехов мастерски ис­полнил роль Несчастливцева.

В 1876 году Павел Егорович вынужден был признать се­бя несостоятельным должником и бежать в Москву. Вско­ре туда переехала вся семья, а дом, в котором жили Чехо­вы, купил их постоялец. Оставшийся в Таганроге Чехов с милостивого разрешения нового хозяина три года жил в бывшем своем доме на птичьих правах. Средства к жизни он добывал репетиторством, продажей оставшихся в Таган­роге вещей. Из Москвы от матери шли тревожные письма с просьбой о поддержке. Общее несчастье сплотило семью. Забывались детские обиды. «Отец и мать, — говорил Че­хов, — единственные для меня люди на всем земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею. Если я буду высоко стоять, то это дела их рук, славные они люди, и одно безграничное их детолюбие ставит их выше всяких похвал».

Чехов упорно борется в эти годы с двумя главными по­роками, типичными для таганрогских обывателей: глумле­нием над слабыми и самоуничижением перед сильными. Следствием первого порока являются грубость, заносчи­вость, чванство, надменность, высокомерие, зазнайство, са­мохвальство, спесивость; следствием второго — раболеп­ство, подхалимство, угодничество, самоуничижение и льстивость. От этих пороков не было свободно все купечес­кое общество, в том числе и отец писателя, Павел Егоро­вич. Более того, в глазах отца эти пороки выглядели едва ли не достоинствами, на них держался общественный по­рядок: строгость и сила по отношению к подчиненным и безропотное подчинение по отношению к вышестоящим. Изживая в себе эти пороки, Чехов постоянно воспитывал и других, близких ему людей. Из Таганрога он пишет в Москву своему брату Михаилу: «Не нравится мне одно: за­чем ты величаешь особу свою «ничтожным и незаметным братишкой». Ничтожество свое сознаешь?.. Ничтожество свое сознавай, знаешь где? Перед Богом... перед умом, кра­сотой, природой, но не перед людьми. Среди людей нужно сознавать свое достоинство. Ведь ты не мошенник, честный человек? Ну и уважай в себе честного малого и знай, что честный малый не ничтожность».

Постепенно растет авторитет Чехова в семье. Его начи­нает уважать и прислушиваться к его словам даже отец, Павел Егорович. А с приездом Антона в Москву, по воспо­минаниям Михаила, его воля «сделалась доминирующей. В нашей семье появились неизвестные дотоле, резкие от­рывочные замечания: «Это неправда», «Нужно быть спра­ведливым», «Не надо лгать» и так далее». Среди писем, в которых Чехов пытался благотворно подействовать на безалаберных своих братьев, особенно выделяется настав­ление Николаю, в котором Антон развертывает целую программу нравственного самоусовершенствования: «Вос­питанные люди, — пишет он, — должны удовлетворять сле­дующим условиям:

Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы... Они со­страдательны не к одним только нищим и кошкам. Они бо­леют душой и от того, чего не увидишь простым глазом... Они чистосердечны и боятся лжи как огня... Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спраши­вают... Из уважения к чужим ушам они чаще молчат... Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые брилли­анты, как знакомства с знаменитостями... Истинные та­ланты всегда сидят в потемках, в толпе, подальше от вы­ставки... Далее Крылов сказал, что пустую бочку слышнее, чем полную...»

В 1879 году Чехов окончил гимназию, которая, по его словам, более походила на исправительный батальон. Но из среды учителей Антон выделял Ф. П. Покровского, препо­давателя Священной истории, который на уроках с любовью говорил о Шекспире, Гете, Пушкине и особенно о Щедри­не, почитаемом им. Заметив в Чехове юмористический та­лант, Покровский дал ему шутливое прозвище Чехонте, ко­торое стало вскоре псевдонимом начинающего писателя.

Приехав в Москву, Чехов поступил на медицинский фа­культет Московского университета, который славился про­фессорами (А. И. Бабухин, В. Ф. Снегирев, А. А. Остро­умов, Г. А. Захарьин, К. А. Тимирязев), пробуждавшими у студентов уважение к науке. Под их влиянием он задумы­вает большое исследование «Врачебное дело в России», тщательно изучает материалы по народной медицине, рус­ские летописи. «Не сомневаюсь, занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность, — говорил Чехов впоследствии. — И анато­мия, и изящная словесность имеют одинаково знатное про­исхождение, одни и те же цели, одного и того же врага — черта, и воевать им положительно не из-за чего. Борьбы за существование у них нет. Если человек знает учение о кро­вообращении, то он богат; если к тому же выучивает еще историю религии и романс «Я помню чудное мгновенье», то становится не беднее, а богаче, — стало быть, мы имеем дело только с плюсами. Потому-то гении никогда не вое­вали, и в Гете рядом с поэтом прекрасно уживался естест­венник».