«Война и мир» запоминается читателю как цепь ярких жизненных картин: охота и Святки, первый бал Наташи, лунная ночь в Отрадном, пляска Наташи в имении дядюш­ки, Шенграбенское, Аустерлицкое и Бородинское сраже­ния, гибель Пети Ростова... Эти «несравненные картины жизни» всплывают в сознании, когда пытаемся осмыслить «Войну и мир». Толстой-повествователь не торопится, не пытается свести многообразие жизни к какому-то одному итогу. Напротив, он хочет, чтобы читатели его романа-эпо­пеи учились «любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых ее проявлениях».

Но при всей автономности «картины жизни» связыва­ются в единое художественное полотно, причем природа этой связи иная, чем в классическом романе, где все объ­единяется сквозным действием, в котором участвуют герои. У Толстого романические связи есть, но они вторичны, им отводится служебная роль. Основная связь осуще­ствляется поверх движения фабулы. Через роман-эпопею пробегает, как ток по электрическому проводу, одна и та же конфликтная ситуация, в процессе которой нарушает­ся обыденное течение жизни и высвобождаются такие цен­ности ее, которые вечны. Подлинным хранителем этих веч­ных ценностей является народ и близкая к нему часть русского дворянства. Это христианские ценности «прос­тоты, добра и правды». Они пробуждаются в героях «Вой­ны и мира» всякий раз, когда жизнь их выходит из при­вычных берегов и угрожает им гибелью или катастрофой. В них-то и заключена дорогая Толстому «мысль народная», составляющая душу его романа-эпопеи и сводящая к един­ству далеко отстоящие друг от друга проявления бытия.

Вспомним, как вернувшийся в отпуск из своего полка Николай Ростов позволил себе расслабиться и проиграть в карты Долохову значительную часть семейного состояния. Он возвращается домой «повергнутым в пучину» страшно­го несчастья. Ему странно видеть счастливые, улыбаю­щиеся лица родных, слышать смех и веселые голоса моло­дежи. «У них все то же! Они ничего не знают! Куда мне деваться?» —думает Николай. Но вот начинает петь Ната­ша, и вдруг Ростов испытывает радостный подъем душев­ных сил. «Что ж это такое? — подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. — Что с ней сдела­лось? Как она поет нынче?»—подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и все в мире сделалось разделенным на три темпа... «Эх, жизнь наша дурацкая! — думал Нико­лай. — Все это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь, — все это вздор... а вот оно — настоящее...» В ми­нуту потрясения внешние условности спали с души Росто­ва, как ненужная шелуха, и обнажилась сокровенная глу­бина ростовской породы, способность жить, подчиняясь простоте, добру и правде.

Но ведь чувство, пережитое Николаем Ростовым во вре­мя этого личного потрясения, сродни тому, какое пережил Пьер Безухов, отправляясь к Бородинскому полю, — «при­ятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем-то». Проигрыш в карты и Бородинское сражение... Казалось бы, что общего может быть между этими раз­ными, несоизмеримыми по масштабам явлениями бытия? Но Толстой верен себе, он не отделяет историю от повсе­дневности. Как замечает исследователь «Войны и мира» С. Г. Бочаров, «существует, по Толстому, единая жизнь людей, ее простое и общее содержание, коренная для нее ситуация, которая может раскрыться так же глубоко в со­бытии бытовом и семейном, как и в событии, которое на­зывается историческим».

И вот мы видим, как пожар в Смоленске освещает «оживленно-радостные и измученные лица людей». Источ­ник этой «радости» наглядно проступает в поведении куп­ца Ферапонтова. В кризисную для России минуту он забы­вает о богатстве, о накопительстве. Этот «вздор» теперь ему «приятно откинуть» в сравнении с тем общим патри­отическим чувством, которое роднит купца со всеми рус­скими людьми: «Тащи все, ребята!.. Решилась! Расея!.. Сам запалю». То же самое переживает и Москва накануне сда­чи ее неприятелю: «Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться... Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время по­гибели, когда разорвутся все те условные отношения жиз­ни, которым привыкли покоряться». Патриотический по­ступок Наташи Ростовой, перекликающийся с действиями купца Ферапонтова в Смоленске, является утверждением новых отношений между людьми, освобожденных от всего условного и сословного перед лицом общенациональной опасности.

Примечательно, что эту возможность духовного объеди­нения на новых, народных основах хранит у Толстого мир­ный быт семейства Ростовых. Картина охоты в «Войне и мире» как в капле воды отражает основную конфликтную ситуацию романа-эпопеи. Казалось бы, охота всего лишь развлечение, игра, праздное занятие. Но под пером Тол­стого эта «игра» приобретает другой смысл. Охота тоже разрыв с привычным и повседневным, где люди разоб­щены, где отсутствует объединяющая и одушевляющая всех общая цель. В буднях жизни граф Илья Андреевич Ростов — господин, а его крепостной Данило — послушный слуга. Но по мере того как разгорается охота, рушится вся привычная социальная иерархия, и крепостной Данило, превращаясь в героя охоты, бранит неудачника-графа и грозит ему арапником, в котором предчувствуется «дубина народной войны». Отечественная война также переместит ценности жизни. Оказавшийся плохим полководцем госу­дарь вынужден будет покинуть армию, а на смену ему придет не любимый царем, но угодный народу Кутузов. Война обнаружит человеческую и государственную несосто­ятельность верхов. Настоящим хозяином положения в стране окажется народ, а подлинно творческой силой исто­рии — народная сила.