Летом 1851 года приезжает в отпуск с офицерской службы на Кавказе Николенька и решает разом избавить брата от душевного смятения, круто переменив его жизнь. Он берет Толстого с собой на Кавказ. «Кто в пору молодос­ти не бросал вдруг неудавшейся жизни, не стирал все ста­рые ошибки, не выплакивал их слезами раскаяния, любви и, свежий, сильный и чистый, как голубь, не бросался в новую жизнь, вот-вот ожидая найти удовлетворение всего, что кипело в душе?» — вспоминал Толстой об этом важном периоде своей жизни. Братья прибыли в станицу Старогладковскую, где Тол­стой впервые столкнулся с миром вольного казачества, за­ворожившим и покорившим его. Казачья станица, не знав­шая крепостного права, жила полнокровной общинной жизнью, напоминавшей Толстому его детский идеал «муравейного братства». Он восхищался гордыми и незави­симыми характерами казаков, тесно сошелся с одним из них — Епишкой, страстным охотником и по-крестьянски мудрым человеком. Временами его охватывало желание бросить все и жить, как они, простой, естественной жизнью. Но какая-то преграда стояла на пути этого еди­нения. Казаки смотрели на молодого юнкера как на чело­века из чуждого им мира «господ» и относились к нему настороженно. Епишка снисходительно выслушивал рас­суждения Толстого о нравственном самоусовершенствова­нии, видя в них господскую блажь и ненужную для прос­той жизни «умственность». О том, как трудно человеку цивилизации вернуться вспять, в патриархальную просто­ту, Толстой поведал впоследствии читателям в повести «Казаки», замысел которой возник и созрел на Кавказе.

Здесь Толстой впервые почувствовал бессмысленную, жестокую сторону войны, принимая участие в опустоши­тельных кровавых набегах на чеченские аулы. Пришлось ему испытать и болезненные уколы самолюбия: в своем кругу он был лишь волонтером, вольноопределяющимся, и тщеславная офицерская верхушка с легким презрением смотрела на него. Тем более отогревалась душа в общении с простыми солдатами, умевшими, когда нужно, жертво­вать собой «без блеска и треска», храбрыми, в отличие от офицеров, не театральной, не показной, а скромной и ес­тественной «русской храбростью». Об этом написал потом Толстой в рассказах «Набег» и «Рубка леса».