Л. Н. Толстому не было тогда еще и двух лет, но ан­гельский облик матери сохранился навсегда в его памяти. «Она представлялась мне таким высоким, чистым, духов­ным существом, что часто я молился ее душе, прося по­мочь мне, и молитва всегда помогала». На мать был очень похож любимый брат Толстого Никол ... Читать дальше »

Родовое гнездо

< ... Читать дальше »

(1828-1910)

«Довольно мне знать, что если все то, чем я живу, сложилось из жиз­ни живших прежде меня и давно умерших людей и что поэтому всякий человек, исполнявший за­кон жизни, подчинивший свою жи­вотную личность разуму и про­явивший силу любви, жил и живет ... Читать дальше »

Работа идет медленно и трудно. Сказывается многолетнее пребывание в Риме, отрыв Гоголя от живых русских впечат­лений. Его письма этой поры наполняются призывами сооб­щать ему как можно больше сведений о текущей русской жизни. Затрудняет работу чувство ответственности, давит бремя тех высоких обязательств, которые он взял на себя пе­ред читателями. Ведь обещано что-то необыкновенное и прекрасное, способное подвигнуть к возрождению заблудив­шуюся современную Россию.

... Читать дальше »

На полпути из «ада» в «чистилище», от первого тома «Мертвых душ» ко второму, лежит последняя петербургская повесть Гоголя «Шинель», резко отличающаяся от «Невско­го проспекта», «Носа» и «Записок сумасшедшего» особенно­стями своего юмора и масштабом осмысления тем. В повес­ти торжествует очищающая и облагораживающая стихия го­голевского юмора. Это тот самый смех, «который весь изле­тает из светлой природы человека». «Вечный титулярный советник» Акакий Акакиевич Башмачкин, главный герой этой повести, не похож на прежних гоголевских чиновников типа Поприщина или майора Ковалева. Акакий Акакиевич совершенно лишен главного их порока — ... Читать дальше »

«Мертвые души» вышли в свет в 1842 году и волей-нево­лей оказались в центре совершавшегося эпохального раско­ла русской мысли XIX ... Читать дальше »

Чичиков — живое воплощение движения русской жизни XIX столетия. По сравнению с определившимися и относи­тельно застывшими характерами русских помещиков он яв­ляет собой неуемную энергию и деятельность. Но в порыве своем он почти не движется вперед, а все время «кружит» и «колесит», всякий раз возвраща ... Читать дальше »

В представленной Гоголем на всеобщий позор и посмея­ние галерее помещиков есть одна примечательная особен­ность: в смене одного героя другим нарастает ощущение пошлости, в страшную тину которой погружается современ­ный русский человек. Но в глубине своего падения русская жизнь обнажает какие-то еще неведомые внутренние резер­вы, которые, может быть, спасут ее, дадут ей возможность выйти на прямую дорогу.

... Читать дальше »

Талант изображения человека через бытовое его окруже­ние достигает у Гоголя торжества в рассказе о встрече Чи­чикова с Собакевичем. Этот помещик не витает в облаках, он обеими ногами стоит на земле, ко всему относясь с черствой и трезвой практичностью. Основательность и кре­пость отличают все в имении Собакевича: «Помещик, каза­лось, хлопотал много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, оп­ределенные на вековое стояние. Деревенские избы мужиков тоже срублены были на диво...» Все было «упористо, без по-шатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке».

... Читать дальше »

Ноздрев, с которым Чичикова сводит очередная «случай­ность», — образец распоясавшейся, безобразно широкой рус­ской натуры. О таких людях Достоевский скажет позднее: «Если Бога нет, то все позволено». У Ноздрева Бог — он сам, его ничем не ограниченные капризы и желания. Он пленник собственных распущенных страстей. Неуемная энергия, веч­ное движение и беспокойство этого человека — результат от­сутствия в нем скрепляющего личность нравственного цент­ра. «В ту же минуту он предлагал вам ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое хотите предприятие, ме­нять все, что ни есть, на все, что хотите».

... Читать дальше »